Лает собака, бросается к ногам, но двери уже крепко привязаны, Северька уздечку уже надел на оскаленную морду лошади. Собаки успокоились быстро: чужую животину увели, не хозяйскую.
Теперь к Ванте Длинному.
Давно поселились купцы Вантя Длинный и его брат Сентя на том берегу Аргуни, против Шанежной. Старики помнят, как лепили братья своими руками фанзу, поднимали огород, помаленьку начали торговлишку. Были в их лавке соль да спички, плохонькие ситчики, синяя далемба. Купцы целыми днями копались на огороде и, лишь увидев, как переправляется кто-то на лодке с левобережья, вытирали руки о штаны, и улыбкой встречали покупателей.
Улыбаться Вантя и Сентя не разучились и сейчас, но уже много лет не сидели на корточках, пропалывая грядки; носили черные, блестящего шелка халаты, нельзя в таких дорогих халатах работать на огороде. Построили новую фанзу, просторную. Вокруг — сараи, кладовые, погреба. Все теперь можно купить у братьев. Все теперь покупали братья: птицу, коров, лошадей, тарбаганьи шкуры. Принимали золото.
Парни перешли Аргунь. Кони оказались кованными хорошо, на льду не скользили.
Федька постучал черенком нагайки в низкое окно фанзы.
— Кто там? Чего надо? — глухо донеслось через рамы.
— Гостей принимай! — крикнул Федька, узнав Вантин голос.
— А, Федя, Федя, — закивал купец, открыв ворота. — Ходи ограда. Ходи в тепло.
Было уже за полночь, но Вантя не удивился людям.
— Ходи в тепло.
Сговорились быстро. Казачьего коня, уведенного из мурашевской ограды, Вантя брал с удовольствием.
— Только конек-то того, — Федька подмигнул китайцу, — не наш конек. Приблудный.
Купец словно не слышал, продолжал улыбаться, говорил приветливо:
— Чего нада, Федя? Чего купишь? Спирта нада?
— Надо, — ухмыльнулся Федька. — Только после. Патроны нужны.
Вантя поскучнел, погладил узкую руку.
— Нету патрона.
Поскучнел и Федька.
— Тогда не продам коня. Поеду к Ванте Короткому. Хреновый ты купец.
Вантя Длинный изобразил на лице скорбь.
— Зачем так говорить? Вантя Короткий — плохой люди. А тебе патрона будет.
— Сейчас нужны.
— Будет, будет, — закивал купец.
Северька и Лучка, молча сидевшие в углу, оживились.
Патроны у Ванти нашлись не только к русской трехлинейке, но и к японской пятизарядной «Арисака», которую держал между колен Северька.
— Молодец, Вантя, — похвалил купца Федька. — Только больно ты хитрый, как тарбаган.
Когда вышли из теплой фанзы, проданного коня во дворе уже не было. Китаец провожал за ворота.
— Вантя Короткий — плохой люди, — сказал он на прощанье и поклонился.
Рассвет застал парней в тридцати верстах от заимки, уже за Караульным.
— Хитрый купчишка, — вспоминал Северька. — «Нету патрона», — передразнил он Вантин говор.
— Все у этого хунхуза есть. Заплати ему хорошо, так он хоть пушку тебе достанет, — Федька трет рукавицей лицо.
— Не найдут у купца коня?
— Ищи-свищи. Пока мы в фанзе сидели, его уже далеко угнали. Помнишь, Вантя выходил и за стенкой по-своему бормотал? Работника будил. Знаю я этого ночного работничка.
Зима стояла малоснежная. Мороз рвал голую землю. Лошади, всхрапывая, осторожно перешагивали глубокие щели-ловушки. Красное солнце освещало стылую, без единого дерева приаргунскую степь. Лишь далеко, у самого горизонта, темная полоска — лес.
Ехали не спеша, то шагом, то рысью — коней берегли. Когда впереди заметили сани и решили их догнать, перешли на галоп.
Из саней поднялся чуть побледневший Алеха Крюков.
— Стервецы, мать вашу, — закричал Алеха, признав парней. — Людей пугаете!
— Не сердись, дядя Алексей, — Северька пересел в сани. — Сам понимаешь, знать нам надо было, кто едет.
— В лес, значит?
— В лес. Больше нам некуда. Вчера арестовать нас Андрюха Каверзин приезжал.
— Дела как в поселке? — Федька свесился с седла. — Японцы не скучают?
— Говорить мне про них муторно. Все партизан ищут. В лес, значит… Кони чьи под вами? У тебя, Северька, жеребец-то вроде Силы Данилыча.
— Его, — ответил за друга Федька.
— Добрый конь.
— Упросили взять. Мы уж отказывались-отказывались, а Сила привязался: возьмите моего Лыску.