— Вот как — то так, — садистски улыбаясь, проговорил он. — Работайте, в общем. — и ушел.
— Ну и хреновина, — протянул Витек, потирая нос и круглыми глазами смотря на винтовку. — Дали мы маху.
Так и началась наша работа над доделкой этой опасной штуковины. Вскоре Борис с остальными мужчинами отправился на мену, где смогли добыть для нас еще кое-какие инструменты. С ними работа пошла полегче. Вот тогда я и показал Витьке штуковину, которую я собрался сделать втайне от всех.
— Это чего такое? — спросил он у меня рассматривая накаляканный мной рисунок. — и для чего ты его планируешь применять?
— Я могу попробовать объяснить тебе, но боюсь ты не поймёшь.
— Думаешь? — он задумчиво проводил пальцем по линиям. — Хотел обидеться, но передумал. Правда, не пойму ничего. Так тебе надо время, чтобы ты ей занимался?
— Ага, — закивал я, радуясь тому, что друг у меня такой понятливый.
— Давай согласуем тогда, что будем делать с тем, что имеем, а после занимайся своей фиговиной.
Команда вернулась с очередного торга в приподнятом расположении духа. Борис по возвращении сразу наведался в потайную мастерскую Птича и его друга. Протиснувшись в неудобный лаз, он разглядел мальчишек, склонившихся над столом.
— Как успехи, пацаны? — весело спросил он, подходя ближе к двум экспериментаторам.
— Смесь мы немного переделали, — Птич, разменявший очередной год жизни, потёр чумазый нос, — вроде, не так сильно теперь воспламеняется, но нужно проверять. Сейчас расплав сделаем, зальем и попробуем.
— Хорошо, а мы отлично сходили. — усач потрепал их по лохматым макушкам, — ребята там толковые и не жадные. Дня через четыре снова пойдем торговать. Остатки сбудем заодно и инструментов еще достану.
— Было бы неплохо, — кивнул Птич, — надоело уже чем-попало работать. Хотя, последний образец, вроде, неплохой. Мы его немного обкатали. Если хочешь, сам посмотри.
— Будут тебе инструменты, — улыбнулся усач. — А винтовку посмотрю. Вот эта? — он ткнул пальцем в лежащее на столе оружие и получив кивок, ухватил ее, прикладываясь.
Игрушка вышла совсем недурственная и теперь она не так сильно походила на кустарщину, слепленную на коленке. Видно, что пацаны старались. Тут же лежал и десяток патронов. Борис зарядил ружье, сделал выстрел, зарядил еще.
Ружье все ещё лягалось, но не так сильно, да и рикошета стало меньше. Дробь ложилась кучно.
— Хорошее оружие вышло! — похвалил Борис. — Я думаю, что можно ставить его на поток.
— Хорошо, — просто сказал Птич, голова которого болела совсем не о винтовках, а о более серьезной и убойной штуковине, которую они с Витькой мастерили.
Борис, проверив пацанов, вернулся в свой немного разросшийся лагерь. Проверил ребят и распустил всех по домам. Наступал вечер. Он умылся из небольшой кадушки и взглянул в зеркало, из которого на него смотрел мужчина средних лет с жестким, скуластым лицом, черными как смоль бровями и синяками под глазами от вечного недосыпа. За несколько лет жизни в новой пещере он полностью заменил Жака, но Жак управлял деревушкой выживающих людей, а теперь у них развивающаяся деревня. Подхваченные настроем одного беспокойного мальчишки, люди будто вышли из спячки. Жизнь в поселке закипела. Народ предлагал новые идеи и всячески старался улучшить свою жизнь и жизнь вокруг себя.
Благодаря обилию воздуха и другим благоприятным факторам, Михаил пробовал выращивать помидоры, новые сорта бобовых и другие растения. Кира в своей больнице занималась какими-то исследованиями, благодаря оборудованию, которое Борис купил через Янеца, как и семена, впрочем. Мужчина однажды попробовал вызнать, где ушлый мэр берет такие ценности, но тот только улыбнулся в ответ и покачал головой, предлагая не лезть не в свое дело.
Деревня развивалась и за всей этой кипучей деятельностью нужен был присмотр. Так лагерь шахтеров взял на себя еще и обязанности охраны. Те мужчины, что были не в шахте, стояли на постах, а не валяли дурака дома.
Беспокоил Бориса только Птич. В деревне он признания так и не нашел, несмотря на все его заслуги. Не любили его люди за холодный и проницательный взгляд синих глаз, от которого становилось неуютно, за вечно спокойное, не выражающее эмоций, лицо, за молчаливость и отрешенность. Общался мальчишка только со взрослыми. Шахтеры так вообще в нем души не чаяли, принимая на равных, несмотря на то, что пацану было всего двенадцать лет.