— Не побочный. Прямой, — возразил Григорий.
— Ну хорошо, пусть прямой. Расскажите, что привело вас в Москву, и вообще обо всем, что вас тревожит, не дает покоя.
Григорий рассказал о работе в Проблемной лаборатории, о кознях Лысорука, Олияра...
— Рад, что не ошибся в вас, — снова улыбнулся Вячеслав Александрович. — Как скоро лаборатория сможет передать промышленности свои разработки для серийного выпуска?
— Если нам не будут ставить палки в колеса, то...
— Палки в колеса? — прервал Савича Грот. — Да, понимаю вас... Болезнь помешала вам... Вы не читаете газет, не слушаете радио. Заверяю вас: мешать не будут.
— Тогда... Если не будут мешать, в полгода управимся.
— Так и договоримся. А теперь скажу вам в пределах своих полномочий вот что. Вашу лабораторию преобразуют в Институт прикладных проблем. Вас хотят назначить директором этого института, а Петр Яковлевич Цвях будет у вас заместителем по научной части. Кстати, это он рекомендовал вас на эту должность. По дороге сделаете остановку в Киеве, зайдете в республиканскую академию. Там узнаете подробности... Ваша работа войдет крепким и надежным ростком в стремительное ускорение... Его набирает страна... — Вячеслав Александрович вдруг засмеялся открыто, заразительно. — Значит, бывший заместитель начальника позировал скульптору? Грудной портрет князя Льва Галицкого! Есть такие у нас... Вообразили себя удельными князьками. Все! Время их кончилось! — Он помолчал, о чем-то раздумывая. — За то, что позаботились о подготовке новых кадров, хвалю! Распространяйте свой опыт. Вскоре классы, подобные вашему, будут в каждой школе, в каждом техникуме. Откроются технические училища, где будут готовить программистов, операторов, техников...
— Перспективы! — воскликнул Григорий. — Даже голова кружится...
Грот нахмурился.
— Если голова действительно закружится, то... мы не погладим такой головушки.
46
С вокзала Савич позвонил жене:
— Аида, я прибыл! Все в норме. Домой приду, наверное, поздно. Не обижайся, дел невпроворот.
Сначала он заглянул в школу. Владик Корнеев строго доложил:
— За время вашего отсутствия класс занимался по плану. Темы шестнадцатая, семнадцатая, восемнадцатая....
— Дорогие коллеги! — прервал его Григорий. — Вы просто молодцы, что продолжали без меня...
— А что нам оставалось делать, как не быть молодцами! — под общий смех сказал Артем Астахов.
— Язык машины, коллеги?
— Фортран-восемьдесят, — ответил Владик Корнеев.
— Почему?
— Подросли, Григорий Васильевич! У нас раньше был фортран-семьдесят семь. Мы его взяли за основу, пошли дальше. В стандарте на язык фортран-семьдесят семь определено его подмножество, которое полностью вошло в фортран-восемьдесят.
— Еще есть удобство, — подхватила Маша Лобода. — В фортран-восемьдесят включен ввод программы не с перфокарты, а непосредственно с терминала.
— Хорошо, коллеги! Доволен вами! — Григорий пригладил свой ежик волос. — Вы отпустите меня? Только приехал. На работу нужно.
— Григорий Васильевич, а вам ничего не будет? — тихо, почти шепотом спросила Вера Лесная.
Савич понял, что она имеет в виду, и к его горлу подкатил горький комок.
— Вы газеты читаете? Не забывайте, что сейчас по всей стране дуют свежие ветры. Так что не беспокойтесь за меня.
47
Майя раскраснелась от ветра и снега. Увидев елочку в руках встречной женщины, взглянула на стену Арсенала.
«Как ты там, милая одинокая березонька? Наверное, холодно тебе, неуютно? Почему ты все-таки укоренилась среди камней? Чтобы радовать сердца прохожих?..»
Возле своего дома Майя остановилась. Закрыла глаза, и ей почудилось, как сюда, на площадь Рынок, съезжаются крестьянские возы, услышала шумный, гулкий клекот базара.
Она и себя увидела здесь. Нет, не себя, а свою бабку, прабабку. Узнала в них свои черты, непостижимое сочетание — голубые глаза славянки и черные волосы иудейки. Да, она их потомок — ашкенази[18]. Спасибо им за красоту, за жизнелюбие, за то, что дали возможность и ей увидеть мир на этом клочке земли.
Ее кто-то толкнул. Она открыла глаза. Видение исчезло.
Площадь Рынок засыпал снег. Он забивался в пазы между тесаными камнями, укрывал их мягким белым одеялом.
«Камни... Снег... И все-таки здесь мои корни, как у той березки на каменной стене Арсенала. Они вросли глубоко, не вырвать!»
Майя подошла к своему подъезду, слепила снежок, долго наблюдала, как он тает на ладони.
«Тает... Тает... Точно так же, как растаяли в моем сердце горечь и озлобленность, что сопровождали меня последние месяцы».