Макар лежал на полу поперек комнаты и чувствовал себя каменной статуей. Точнее, наоборот, не чувствовал.
Страх и чувство вины сожрали все эмоции. С потрохами. С ливером.
Ужин он вывалил в мусорное ведро — тайком, чтобы мама не видела. Достал из отцовского бара бутылку крепленого вина, сделал глоток, другой... бесполезно, все равно что воду хлестать. Бродил по комнате, механически передвигая ноги. Туда и обратно, туда и обратно, туда и обратно... Распахнул окно. Снова накрапывал дождь — теплый, мелкий, совсем не октябрьский.
За памятником Стачке переливался разноцветными огнями город. Макар иногда любил усесться на подоконник и смотреть на Ростов: отсюда был виден и кафедральный собор, и колокольня, и новые высотки на набережной. Раньше, на подъезде к дому, как бы ни прошел день, в душе у него всегда находилось место для маленькой радости — мол, высоко сижу, далеко гляжу. Только огромный каменный рабочий стоит выше, чем я. Но теперь...
Макар вернулся в комнату, еще бесцельно побродил и уселся за компьютер. Загрузил свою страницу «ВКонтакте», внимательно, по одной, рассмотрел все общие фотографии за последний год — на которых они были вдвоем с Цыбой. И ничего. Ни слез. Ни боли. Ни сожаления. Только сосущая чернота под ложечкой, в которую соскальзывали все мысли, в которую постепенно проваливался и сам Макар.
— Спокойной ночи! — Отец, проходя по коридору, постучал в дверь.
— Спокойной, — отозвался Макар. Поерзал на стуле.
И лег на пол.
Поперек комнаты.
Раньше на потолке была трещина. Можно было представлять, что это олень.
В прошлом году сделали ремонт.
Теперь трещины на потолке не было. Представлять было нечего.
И незачем.
Макар растерянно моргнул. Раз, другой. Кажется, он заснул с открытыми глазами.
В кармане грязных штанов, брошенных под стол, запиликал телефон.
Пусть звонит.
Позвонит — и перестанет.
Перестал.
Макар закрыл лицо ладонью и сквозь пальцы посмотрел на потолок.
Может, все-таки представить оленя? Или хотя бы что через штукатурку ползет трещина? Хотя бы...
Снова зазвонил телефон.
Макар перекатился на живот, медленно, сосредоточенно подтянул под себя ноги и руки. Пополз к столу на четвереньках.
Выпутал телефон из штанов, не глядя, нажал «прием», спросил — получилось хрипло, чужим голосом:
— Алло?
— Шорох, ну ты че трубу не берешь? Оборзел?
— Алло? — переспросил Макар. Рука с телефоном заходила ходуном, пришлось обхватить запястье и прижать его к щеке. Это что, шутка?
— Але-вале! Я чего звоню. Мы вроде в «Леонардо» собирались. Ты сам клялся. И? Когда идем? Может, сегодня? У них ночная программа ништяк, я глянул.
— Цыба... Гоха! Это ты? Ты живой?
— Ну. Это я, цветов не надо! А ты что, типа, кого-то другого ждал?
— Нет. Слушай... ты только не клади трубку, а? Только не клади! Разговаривай со мной. Я сейчас соберусь и заеду за тобой, ладно? И мы помчим, куда ты только хочешь!
— Ты ж гляди, что страшная детсадовская клятва с людьми творит! — рассмеялся Цыба. — Слушай. Я разговаривать не могу, на толчке сижу. Мне типа неудобно. Ты лучше давай заезжай! До скорого!
Макар выдернул из шкафа чистые джинсы, уронил телефон, выругался, поднял телефон, уронил джинсы, стукнулся боком об стол, взвыл от боли, запрыгал по комнате на одной ноге, засовывая другую в непослушную штанину... Не верил в то, что друг живой! Не мог верить, но и не верить не мог. Решив пока что не думать о том, что все это может быть сном, галлюцинацией или чьим-то страшным розыгрышем, Макар схватил со спинки стула ветровку, проверил ключи...
Показалось, будто в дверь кто-то тихо постучал. Еще раз... Да нет же, точно, кто-то стучит, но очень осторожно, будто боится разбудить... Макар высунулся в коридор, огляделся по сторонам: свет в комнате родителей уже погас, видимо, они спали. Стараясь не шуметь, провернул замок и приоткрыл дверь.
— Привет, — Карина слегка отшатнулась назад, словно испугавшись. Лицо еще белее, чем сегодня утром, громадные круги под глазами и поцарапанная скула.
— Карина?
Макар выскользнул на крыльцо. Он не понимал, что происходит, но сердце колотилось, и страшно хотелось сжать девушку в руках так сильно, чтобы захрустели все ее тонкие косточки. Сжать и никуда не отпускать.
— У меня нет твоего телефона.
— У меня твоего — тоже. Представляешь?
— У тебя есть мой адрес.
— А у тебя моего...
— Нашла. Как будто это так трудно. Тебя в Ростове все знают. Ты мне одну вещь скажи, пожалуйста. — Карина опустила голову, уставилась на свои кеды. По плитке тянулась цепочка грязных следов.