— Эши глух!
— Что? Переведи, плиз.
— Не что, а кто? Ослиная башка! Или ты теперь только по-английски понимаешь, тхаджан?
Слышны были в основном голоса деда и брата. Отец равнодушно, словно скандал происходил где-то в другой вселенной, помешивал ложечкой сахар в чайной чашке. Наверное, должно случиться что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы он хоть на полтона повысил голос. Что-нибудь вроде посадки НЛО прямо перед крыльцом. Да и тогда он для начала убедится, что галстук повязан ровно, что все пуговицы на белоснежной сорочке застегнуты, а на ботинках нет ни пылинки, и лишь потом выйдет на улицу выяснить, что же произошло.
— Вчера ты дурь спорол, Роберт. Проблем хочешь? Где мой кофе? Где цхармоч? Трубка моя где, я спрашиваю. Джана.
Мать подскочила, подала деду чашку кофе с молоком и пошла к буфету за трубкой.
— Я не убил его, — голос Роберта дрожал от обиды. — Вырубил на две секунды. Не убил. Хотя мог. А по-твоему, дед, я должен был расцеловать щенка за то, что он приперся в Нахичевань?
— Ты сам еще щенок. Развернуться и уйти — вот что надо было сделать. Будоражить Шороховых нам сейчас не с руки. А ты сорвался!
— Как будто когда-то было с руки? Шороховых давно пора Пахаку скормить — заодно на свинине сэкономим, — фыркнул Роберт.
— Шорохами пусть отец твой занимается. Его дело — управлять тем, что наверху. А твоя задача — лабиринт. Когда последний раз там был?
— Вчера как раз собирался, пока этот не пришел. — Роберт поморщился и продолжил: — Отец здесь не справляется один. Слишком много дел. Слишком быстро все меняется. Вон метро у Шороховых еле отбили. Надолго ли? Год-другой, и снова он или кто-нибудь еще примется лезть под Ростов. Вон шороховский щенок вчера про подземелья вякал. Как будто о чем-то догадывается.
— Всегда кто-нибудь догадывается. Всегда лезет. И всегда погибает. Успокойся, тхаджан. — Торос пожал плечами и шепнул так тихо, что его никто, кроме Карины, не услыхал: — Лусик, ты что прячешься? Заходи.
Карина скользнула внутрь маленькой, но уютной столовой. Таиться больше не было смысла. Слух у старого Тороса, как у летучей мыши, несмотря на то что в прошлом месяце он отметил свое семидесятилетие.
— Какао? Кофе? Чай? — встрепенулась мать.
— Какао. Приятного аппетита всем.
Отец даже не повернул головы в ее сторону. Дед с ласковой улыбкой кивнул внучке и снова обратился к Роберту:
— Так все-таки когда последний раз был в лабиринте, тхаджан?
— Э-э-э-э… Я же говорю тебе. У меня и наверху дел по горло.
— Каких? О компьютер глаза ломать? Бездельников отслеживать? В бирюльки играть?
— В бирюльки?! Ты считаешь это бирюльками? Ты постарел и не имеешь даже идеи, как все сейчас усложнено.
— Не представляешь… — Карина осторожно потянула на себя чашку с горячим какао. Улыбнулась. Ей показалось, что, переведи она сейчас сказанное в шутку, скандала не случится.
— Что?
— По-русски говорят «не представляешь, как все сложно», Роберт. Булочку хочешь?
— Не лезь, Каро! А ты, дед, зря смеешься. — Роберт вцепился пальцами в край стола и уставился на деда, не моргая. — Знаешь, сколько времени и бабла ушло, чтоб убрать из сети любой намек на лабиринт? А чего стоило сфальсифицировать карты и подкинуть их в нужные места? Чтобы, как ты их назвал… бездельники не лезли куда не следует. Бирюльки… Сейчас другие времена, дед. Хранить тайну становится все более трудным.
— По-русски — труднее…
— Не лезь!
— Это работа Юрия. — Старый Торос наконец-то раскурил трубку и затянулся. Ароматный дым окутал столовую. — Твоя работа — подземелье. Ты — смотритель.
— А я еще раз повторю! Выпотрыш чубатый не просто так по городу шныряет. Говорю же — он о чем-то догадывается. Кусок сала, что был с ним вчера, назвал меня черепахой! Думаешь, случайно?
Дед шумно втянул воздух, поперхнулся кофе и вдруг захохотал так, что испуганно задрожали в буфете хрустальные рюмки:
— Ах-ха-кха-хха-а, черепаха? Черепаха? Ах-ха-кха-а-а-аха. Похо-ож.
— Черт! Да ты от старости разум потерял, что ли? — стукнул по столу кулаком Роберт.
Карина замерла. Что сейчас будет! Она даже пожалела, что послушалась деда и вошла в столовую. Быть свидетелем того, что вот-вот произойдет, ей не хотелось.
— Молчать!
С грохотом отлетело в сторону кресло. Ударилось о стену, перевернулось. Роберт приоткрыл рот, не то чтобы что-то добавить, не то от удивления, но не успел произнести ни звука. Дед выплеснул прямо в красивое лицо внука содержимое своей кофейной чашки. «Хорошо, что он кофе молоком разбавляет — не такой горячий», — подумала Карина.
— Молчать, сопляк! Решил, что раз у тебя черепаха, так ты уже и хозяин? Так, да? Место свое забыл? — взревел Торос. Рванул на себя скатерть, опрокидывая тарелки, блюдца, чашки. Упал на ковер кофейник, поплыло по светлому ворсу коричневое пятно. Варенница, ударившись о ножку стола, разбилась, кусочки засахаренного инжира разлетелись по полу.
Старик сделал несколько быстрых шагов и очутился рядом с внуком. Как будто это не его кривая палка стояла, прислоненная к столу. Как будто это не он еще вчера жаловался на ревматизм, хромал и горстями глотал цветные таблетки. Роберт инстинктивно закрыл подбородок и нос руками, но Торос уже держал его сухими жилистыми пальцами за шею. Страшный, всклокоченный, похожий на уменьшенную копию Пахака.
— Так кто тут хозяин?
— Дед, прекрати…
— Кто?!
— Да никто. — Юрий Ангурян зевнул. Медленно поднялся, стараясь не задеть манжетом рубашки растекающуюся по столу чайную лужицу. Подошел к буфету, достал коньяка, плеснул на дно пузатого бокала. И повторил тусклым голосом: — Никто из нас! Не он, не я и не ты, папа. Мы все здесь — заложники лабиринта и слуги мэтра Барбаро. Рабы чертовой лампы…
Наступила ватная тишина. Только тикали монотонно старые ходики и где-то на улице раздавались женские визгливые голоса. Мать принялась подбирать с ковра осколки — бесстрастно, как робот. Карина вскочила, чтобы ей помочь. Внутри у нее все дрожало, поэтому она пару раз чуть не порезала пальцы, но поднять глаза ни на деда, ни на отца так и не решилась.
— Ладно. Потом продолжим. Пора на ипподром. — Торос Ангурян облизал пересохшие губы. Отпустил внука и нагнулся за упавшей на пол трубкой.
— Рубашку сменю пойду, — голос Роберта звучал глухо.
— Каро.
— Да, папа?
— Ты вроде собиралась на конюшни к Аргаваз?
— Я… Да, пап, хорошо.
Меньше всего Карине хотелось сейчас ехать вместе с мужчинами на ипподром. Она лучше спустилась бы в лабиринт, покормила бы Пахака печеньем и сбежала с ним куда-нибудь к подземному ручью, что под Аксаем. Там, сидя на удобном камне с выемкой, можно было часами слушать, как копошатся под сводами летучие мыши, можно было бы взять с собой планшет и почитать, хотя мыши этого не одобряли, срывались хлопотливыми гроздьями вниз, возмущенно пищали и норовили прогнать нарушителя прочь. Но она со среды напрашивалась со взрослыми в конюшни, и теперь было бы неприлично отказываться.
— Только сперва загляни ко мне. Есть разговор.
Карина помогла матери убраться и лишь после этого поднялась в отцовский кабинет. Папа редко вызывал ее к себе — он вообще нечасто с ней разговаривал, и порой ей казалось, что он даже не помнит о том, что у него есть дочь. Всегда одетый с иголочки, болезненно аккуратный, молчаливый, Юрий Ангурян был полной противоположностью деду Торосу. Ни ласкового взгляда, ни улыбки — словно его когда-то хорошенько заморозили, а потом так и отправили жить дальше. Сколько Карина себя помнила, столько отец и был таким. Ледяным. Карина порой удивлялась, как они с мамой умудрились пожениться и родить двоих детей. Но потом смотрела на свадебные фотографии родителей, где смеющийся Юрий Ангурян кружит на руках худенькую счастливую невесту, и думала, что она чего-то о нем не знает. Чего-то очень важного. Однажды дед странно обмолвился. В ответ на вопрос Карины, отчего папа почти никогда не ходит вниз, вздохнул и пробурчал: «Сломал Юрку лабиринт». Карина ждала продолжения, но дед щелкнул ее по носу и перевел разговор на другую тему. Она тогда еще удивилась, как может лабиринт сломать — разве не наоборот? Разве не делает он человека ловчее, сильнее, умнее и больше? Но с того самого дня ей перехотелось хвастать перед родителями своей дружбой с Пахаком и делиться впечатлениями от подземных прогулок.