Мои глаза только начали привыкать к темноте, как сверху показался слабый, мерцающий свет.
«Свеча! Кто-то спускается! Господи, кто же тут живёт!» – вновь заметались мысли. Тем временем свет потихоньку изгонял тьму из своего круга и моим глазам представали контуры великолепной деревянной лестницы с изящными балясинами, кусочек стены с росписью – какими-то ангелочками, ковровая дорожка под ногами спускавшегося. Мой «рацио» впал в ступор и наконец замолк.
– Кто здесь? – это было произнесено густым басом.
Мой язык присох к гортани. С трудом отодрав его и разлепив губы я промычал:
– Простите… мне плохо, кажется я здесь случайно…
Мужчина на лестнице, одетый в халат, лица которого я пока не мог разглядеть, замер. Затем я увидел дуло револьвера, направленное прямо на меня.
– Эй, уберите оружие! – язык мой от страха развязался, и я затараторил как дятел, – Меня похоже ограбили, раздели и затолкали сюда к вам. Я не вор!
Мужчина продолжил молча спускаться, держа меня под прицелом. Я замолчал. Внезапно вспыхнул неяркий электрический свет, и незнакомец потушил свечу. Теперь я мог видеть его вытянутое, худощавое лицо, обрамлённое красивой длинной русой бородой. Волосы были расчёсаны под прямой пробор. Он был заметно крупнее и шире меня в плечах. Но на вид ему могло быть столько же, сколько и мне – под «полтинник».
Он пристально осмотрел меня: моё лицо со сползшими на нос круглыми очками, короткую, плохо постриженную седеющую бородку, вялую мускулатуру.
– Жид?
– Кто?
– Ты?!
– Ничего подобного. Русский я.
– Социалист? Коммунист?
Вопрос показался странным, хотя кое-что до меня начало доходить…
– Аполитичный я. Инженер. По электрической части…
– Аааа. Это хорошо. На вора ты не похож. Как же ты сюда попал-то? Фёдор дверь забыл запереть?!
Мужчина, убрав револьвер, спокойно прошёл мимо меня и толкнул дверь. Она легко и без скрипа отворилась.
– Ну точно, стервец, опять напился и оставил дом на распашку.
В проём открытой двери я успел увидеть кусочек улицы и высокие сугробы. Меня осенило.
– Простите, мне дурно, можно подышать воздухом, – кивнул я в сторону двери.
Мужчина усмехнулся и освободил мне дорогу. Он видимо решил, что я намерен удрать.
Я выглянул на улицу. Эта была та самая улица, без сомнений. Но не как в реальности, а как на картине упомянутого художника. Вся в снегу. И собор стоял на месте. И не одной машины. И не одного силуэта многоэтажек. И воздух – он был другим. Свежим и морозным. Порыв ветра швырнул мне в лицо снежинки. Я попятился назад. В голове произошло окончательное крушение «рацио». Только оно и могло сказать: «так не бывает, или – ты сошёл с ума». Но оно молчало.
– Да, в исподнем-то куда пойдёшь? Замёрзнешь.
– Да… Вы простите, пожалуйста, за беспокойство. Я… не знаю, что мне делать. Никогда в такой переделке не бывал.
Я стоял, разведя руками и глупо улыбаясь.
– Ладно, вот что, ночной гость! Скоро шесть утра, я и так встаю рано, так что пойдём наверх, напою тебя чаем. Как звать то тебя?
– Виктором…
– А по батюшке?
– Юрьич…
– А меня – Пётр Николаич. Канин. Купец второй гильдии. Слыхал?
– Эээ…да нет, я ведь не местный, командированный. Меня из Ставрополя прислали, динамо-машину в депо чинить… – как-то очень легко сочинил я себе «легенду».
– Ааа, понятно. А квартируешь у кого? – продолжал расспросы Пётр Николаевич, рассматривая меня своими льдистыми, глубоко посаженными глазами.
– У рабочего одного. Максима Ивановича. На Верхне-Луговой, – тут я назвал дореволюционный адрес своего прадеда, который недавно отыскал на краеведческом сайте.
– Рассадник социалистов, – буркнул Пётр Николаевич.
За этим занимательным диалогом мы поднялись на второй этаж. Здесь было тепло. Где-то топилась печь. Пётр Николаевич кивнул мне на стул, а сам ушёл в смежную комнату.
Обстановка комнаты не вызывала сомнений, что я нахожусь в Ростове столетней давности. Именно такую мебель я видел недавно в музее. Простая, аскетичная обстановка – круглый стол с белоснежной скатертью, деревянные с резьбой стулья, комод на изогнутых ножках. Иконостас в углу, лампадка освещает суровый лик Спасителя. Судя по характеру иконописи, Пётр Николаевич был из старообрядцев, только у них иконописцы сохранили древний русский стиль. Или просто иконы были старинные?