Некоторые подразделения сохранили дисциплину и помогали своим офицерам в бесплодных попытках остановить хаос. Какой-то всадник наехал на группу пьяных, раскидал их, размахивая шпагой в ножнах, и ускакал прочь, увозя вопящую девицу, перекинутую через седло. Всадник довез девицу к все растущей толпе женщин, охраняемых более трезвыми солдатами, и снова ринулся в толпу. Вопли и крики, хохот и рыдания – вокруг царили звуки победы.
За всем этим с молчаливым трепетом наблюдали остатки французского гарнизона, собравшиеся в центре площади, чтобы сдаться. По большей части, они все еще были вооружены, но вежливо подчинялись британцам, систематически подбегавшим к проигравшим и грабившим их. Некоторые женщины цеплялись за своих французских мужей или любовников – таких оставляли в покое. Французам никто не пытался отомстить. Бой был коротким, потому враждебности было мало. Шарп слышал краем уха соображение, высказанное кем-то перед атакой, что выжившие французы будут убиты: не с целью мести, а как предупреждение гарнизону Бадахоса, чтобы те знали, чего ожидать, если вздумают сопротивляться. К счастью, это оказался всего лишь слух: французы эти, островок тишины в море ярости, будут отправлены в Португалию, в Опорто, пешком по зимним дорогам, а затем погружены на корабль, чтобы попасть в зловонные тюремные камеры – или, если повезет, в новые тюрьмы, построенные для военнопленных на пустошах Дартмура.
«Боже!, - глаза майора Форреста широко распахнулись, когда он воззрился на беснующихся солдат. Это животные! Настоящие животные!»
Шарп ничего не сказал. Для солдата было не так много наград. Жалованье еще никого не сделало богатым, а добыча на полях сражений доставалась небольшая и редкая. Осада была самым тяжелым военным действием, и солдаты всегда воспринимали победу, добытую в бреши, как повод потерять дисциплину и добыть себе награду в побежденной крепости. Если крепость была городом, добычи было гораздо больше. А если население города было в числе союзников, им же хуже: попали не в то место не в то время. Так было всегда и всегда будет, потому что есть древний закон, солдатский закон. По правде говоря, Сьюдад-Родриго пострадал не сильно. Вокруг, насколько видел Шарп, было много трезвых солдат, сохранявших дисциплину и не присоединившихся к разгулу, утром они выкинут из города пьяных, избавятся от трупов на улицах, а испытания, выпавшие на долю города, закончатся тяжелым похмельем. Он оглянулся, пытаясь найти госпиталь.
- Сэр! Сэр! Как вы?
Шарп обернулся. К нему спешил Роберт Ноулз, который был его лейтенантом до прошлого года, а теперь сам стал капитаном, так что «сэр» было только привычкой. Ноулз радостно улыбался. Он был в мундире своего нового полка. Шарп махнул в сторону тела Лоуфорда, и с лица молодого капитана сползла улыбка.
- Как?
- Мина.
- Боже! Он выживет?
- Кто знает. Нам нужен госпиталь.
- Я видел его, – Ноулз вошел в город через меньшую брешь, атакованную легким дивизионом, и вел свой отряд на север, через толпу на узкой улице. – Проходил по пути сюда. Монастырь. Здесь Кроуфорд.
- Ранен? – Шарп считал, что Черный Боб Кроуфорд несокрушим. Командующий легким дивизионом был самым сильным человеком в армии.
Ноулз кивнул:
- Пуля. Плоховато. Говорят, не жилец. Туда, – он указал на большое каменное здание с крестом на крыше и клуатром-аркадой, залитым светом факелов. Раненые лежали снаружи, окруженные заботой друзей, а из верхних окон раздавались крики боли: хирурги и их зазубренные лезвия уже приступили к работе.
- Внутрь! – Шарп протолкался через затор на входе, проигнорировал монахиню, которая пыталась его остановить, и силой освободил путь для носилок полковника. Мозаичный пол был залит свежей кровью, в колеблющемся свете свечей казавшейся черной. Вторая монахиня оттолкнула Шарпа в сторону и склонилась над Лоуфордом. Увидер золотое кружево и элегантный мундир, сейчас порванный и залитый кровью, она начала скороговоркой отдавать команды сестрам. Полковника пронесли через дверь под аркой навстречу всем тем ужасам, которые только могли придумать для него хирурги.
Оставшиеся молча переглянулись, каждое лицо выражало усталость и скорбь. Полк Южного Эссекса, так многого добившийся под командованием Лоуфорда, должен был измениться. Солдаты могут принадлежать к какой-нибудь армии, носить мундир какого-то полка, но живут они в батальоне, и только от командира батальона зависит их счастье. Они мыслят одинаково.
- Что теперь? – устало проговорил Форрест.