- Только один вопрос.
- Сэр?
- Бреши «сработают»? – по глазам генерала, холодным, как сталь, невозможно было прочесть его мысли.
Шарп ответил столь же твердым взглядом и единственным словом:
- Да.
Вдоль стола пробежал ропот. Веллингтон откинулся на спинку кресла. Полковник Флетчер повысил голос, перекрикивая шум:
- При всем уважении, милорд, я не думаю, что в компетенции капитана, простите, лейтенанта Шарпа рассуждать о брешах.
- Но он был там.
Флетчер пробурчал, что варвар, ворвавшийся в церковь, не становится христианином. Перо в его руке согнулось почти вдвое. Спохватившись, шотландец отпустил кончик, и чернила забрызгали два бастиона. Тогда он опустил перо и уже мягче сказал:
- Все равно, это слишком рано.
Веллингтон встал, опираясь на стол:
- Даю вам один день, джентльмены, только один. Завтра, джентльмены, пятого числа, в воскресенье, мы пойдем на приступ.
Он оглядел собравшихся. Никто не возражал ему. Да, атака была не до конца подготовленной, но он знал, что времени на взятие крепости у них больше нет. Впрочем, французы вообще утверждали, что крепость неприступна.
- Сэр! – произнес Шарп, и генерал, ожидавший протестов от инженеров, повернулся к нему.
- Шарп?
- Разрешите вопрос, сэр? – Шарп сам не верил, что говорит это сейчас, в таком вызывающем тоне, на таком совещании, но это был его единственный шанс, другого не будет.
- Давайте.
- «Надежда», сэр. Я хочу возглавить «Отчаянную надежду».
Веллингтон смерил его холодным взглядом:
- Зачем?
Что ответить? Что это испытание, высшее, может быть, испытание для солдата? Или что хочется отомстить системе в лице рябого клерка из Уайтхолла, который просто отмахнулся от него? Шарп вдруг подумал об Антонии, своей дочери, о Терезе, о том, что может никогда не увидеть Мадрида, Парижа, никогда не узнать, что война закончилась, но жребий был брошен. Он пожал плечами, не находя слов под взглядом этих непроницаемых глаз.
- Не знаю, сэр. Просто я так хочу.
Он понял, что выглядит избалованным ребенком. Чувствуя любопытные взгляды старших офицеров, оценивающие его потертый мундир и старый неуставной палаш, он мысленно посылал их всех к черту: ведь их честь и гордость была заработана деньгами.
Веллингтон спросил чуть мягче:
- Хотите получить назад свою роту?
- Да, сэр, - Шарп чувствовал себя дураком, драным шутом среди блестящих придворных. Он понимал, что все они видят его униженную гордость.
Веллингтон кивнул в сторону полковника Флетчера:
- Полковник может сказать вам, Шарп, и дай Бог, чтобы он ошибался: что в понедельник с утра мы будем выдавать капитанские патенты вместе с пайком.
Флетчер не ответил. В комнате висела тишина, все были смущены просьбой Шарпа. А сам стрелок чувствовал, что вся его жизнь, со всем, что в ней было, будет или не будет, зависела от этой тишины.
Веллингтон улыбнулся:
- Видит Бог, Шарп, я числю вас плутом и мошенником. Очень полезным мошенником, и, слава Богу, мошенником, играющим на моей стороне, - он снова улыбнулся, и Шарп понял, что генерал вспомнил острые индийские байонеты, чуть не прикончившие его при Ассайе. Но этот долг давно был уплачен. – И я не думаю, что хочу увидеть этого мошенника мертвым, Шарп. Армия будет не так интересна. Ваша просьба отклонена, - он собрал бумаги и вышел из комнаты.
Шарп остался стоять, глядя на выходящих гурьбой офицеров. Он думал, что за последние унылые недели все его надежды и амбиции свелись к единственной вещи. Его капитанство, рота, их зеленые куртки, винтовки и доверие, даже, поскольку он категорически не верил, что может быть убит, шанс достичь дома с двумя апельсиновыми деревьями раньше беснующейся орды, раньше Хэйксвилла – все это зависело от «Надежды», «Отчаянной надежды». И в ней ему было отказано.
Наверное, ему следовало чувствовать разочарование, даже злость, но вместо этого, как чистейшая вода в грязную канаву, пришло облегчение: абсолютное, благостное облегчение. И Шарп стыдился этого облегчения.
Хоган вернулся в комнату, он улыбался:
- Итак, ты спросил и получил правильный ответ.
- Нет. Еще есть время, сэр, - лицо Шарпа было упрямым. Он не знал, что имел в виду или зачем произнес это, но завтра, с первыми сумерками, он пройдет испытание. Он победит.
(обратно)Глава 22
Сержант Обадия Хэйксвилл был доволен. Утренний смотр был окончен, он сидел один, глядел внутрь кивера и разговаривал с ним.
- Сегодня, это будет сегодня. Я буду хорошим, я тебя не разочарую, - он усмехнулся, обнажив редкие гнилые зубы, и оглядел роту. Они наблюдали за ним, да, но так, чтобы он не поймал взгляда. Тогда Хэйксвилл снова обратился к грязной изнанке кивера: - Боятся меня, да, боятся. А уж как ночью будут бояться! Многие умрут сегодня ночью! – он снова усмехнулся и быстро стрельнул глазами, пытаясь поймать наблюдателя, но всем удалось избежать бешеного сверкания его глаз. – Вы умрете сегодня ночью! Как чертовы свиньи под топором! – но сам он не умрет. Он знал это, хотя Шарп и попытался убедить его в обратном. Хэйксвилл снова обратился к киверу: - Чертов Шарп! Даже он меня боится. Он сбежал! Ему меня не убить! Никто не может меня убить! – последние слова он почти кричал.