За всем этим с молчаливым ужасом наблюдали пленные французы, собранные в центре площади. Они сохранили оружие, но покорно подчинялись конвоирам, бесцеремонно обыскивавшим их в поисках ценностей. Несколько испанок, не захотевших покинуть своих французских мужей и возлюбленных, стояли поодаль. На жизнь пленных никто не покушался. Схватка была короткой, зла на них не держали. Перед штурмом, впрочем, ходили слухи, что в плен брать никого не станут, не из мести, а в качестве урока гарнизону Бадахоса, но слухи есть слухи. Французов отконвоируют в Португалию, в Опорто, посадят на корабли и повезут в Англию, где им придётся дожидаться окончания войны в стенах тюрьмы для военнопленных посреди безлюдных просторов Дартмура.
- Господи! – зрелище пустившихся во все тяжкие солдат вызывало у майора Форреста явное отвращение, - Они ведут себя как животные!
Шарп промолчал. В жизни солдата много правил и мало радостей. Сражения не приносят добычи. Штурм крепости, каким бы он ни был кровавым, - законный повод наплевать на дисциплину, выпустить пар и прибарахлиться. А если население города – ваши союзники, что ж, тем хуже для них. Он огляделся в поисках госпиталя.
- Сэр! Сэр!- к Шарпу бежал Роберт Ноулз, его бывший лейтенант. Теперь лейтенант был капитаном и обращение «сэр» было, скорее, данью привычке, - Как ваши дела?
Ноулз улыбался. Ему очень шла форма его нового полка. Шарп без слов указал на носилки, и улыбка сползла с лица новоиспечённого капитана:
- Как?
- Мина.
- Боже правый! Он выживет?
- Кто знает… Нам нужен госпиталь.
- Я покажу. Кроуфорд тоже ранен.
- Кроуфорд? – «Чёрный Боб» Кроуфорд Шарпу почему-то всегда казался несокрушимым, как скала.
Ноулз, штурмовавший малую брешь с Лёгкой дивизией Кроуфорда, вздохнул:
- Один выстрел. Очень плох.
Ноулз привёл их к большому каменному зданию, увенчанному крестом. Сводчатые галереи, освещённые факелами, были полны ранеными. Шарп растолкал толпившихся у входа людей, освобождая проход для носилок с Лоуфордом. Монахиня пыталась его остановить, но он уже шагнул внутрь. Горели свечи, и кровь на вымощенном плиткой полу казалась чёрной в их дрожащем свете. Другая монахиня отстранила Шарпа и склонилась над носилками. Опознав по обрывкам униформы в Лоуфорде старшего офицера, она принялась отдавать приказы своим товаркам. Полковника унесли вглубь монастыря. Его сопровождающие смотрели друг на друга, ничего не говоря. Лица были печальны и усталы. Тот Южно-Эссекский, который они знали и к которому привыкли, только что перестал существовать. Придёт новый командир, и полк будет другим.
- Что теперь? – задал вопрос Форрест, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Вам надо немного поспать, сэр, - жёстко сказал Лерой, - Утром парад, не так ли?
Шарп вдруг осознал, что, пока не назначен новый полковник, командует старший по званию, то есть майор Форрест.
- Да, да, - майор махнул рукой в сторону двери, куда унесли Лоуфорда. – Я должен доложить об этом.
Ноулз деликатно тронул Форреста за локоть:
- Я знаю, где разместился штаб. Позвольте проводить вас.
Майор не ответил. Он уставился на валявшуюся на шахматном полу чью-то ампутированную руку и его мутило. Шарп пинком отправил конечность за деревянный сундук:
- Идите, сэр.
Форрест, Ноулз и Лерой ушли. Шарп повернулся к Прайсу с Харпером:
- Найдите роту. Расквартируйте в городе.
- Да, сэр, - Прайса трясло. Многовато впечатлений для одного вечера.
Шарп похлопал его по груди:
- Сегодня не пей.
- Ни капли?
- Ни капли.
Харпер увёл лейтенанта.
Шарп смотрел на людей, что входили в здание: хромающие, слепые, окровавленные; британцы и французы. Он попытался отстраниться от воплей, но это было невозможно: звук проникал в уши, как едкий дым, стлавшийся по улицам Сьюдад-Родриго в эту ночь. Офицер 95-го стрелкового полка медленно спускался по широкой лестнице. По его щекам текли слёзы. Увидев Шарпа, офицер сказал:
- Он плох, - офицеру было всё равно, с кем говорить, он видел в Шарпе такого же, как и сам он, стрелка.
- Кроуфорд?
- Пуля застряла в позвоночнике, они не могут её извлечь. Наш блажной стоял напротив бреши (прямо напротив этой чёртовой бреши!) и, как всегда, орал нам, чтоб мы шевелили задницами. Тогда-то лягушатники и всадили в него пулю…
Офицер вышел на воздух. Кроуфорд никогда не требовал от своих парней чего-то такого, чего не сделал бы сам. Он всегда был в самой гуще схватки, брызгая слюной и ругаясь последними словами, и вот он умирает. С его смертью армия станет другой, не лучше, не хуже, просто другой.