Обадия Хейксвелл ненавидел всё в этом мире, но больше всего — Шарпа. Офицеры, подобные Джону Моррису, для Обадии по праву рождения являлись высшими существами, Господом предназначенными одарять его, Хейксвелла, благами и льготами. Шарп же был выскочкой. Как и сам сержант, он родился в канаве. Однажды Хейксвелл попытался поставить его на место. Увы, неудачно. Ну да ничего, он попробует снова. Сидя в конюшне позади офицерского дома, Хейксвелл глодал окорок. Набивая мясом слюнявый рот, он с удовольствием вспоминал встречу с Шарпом. От него не укрылась растерянность бездельника, и сержант записал себе на счёт маленькую победу. Он приметил там другого сержанта, дылду-ирландца, которого стоило бы прикормить. Хейксвелл хихикал, чавкал и скрёб искусанную блохами подмышку. Страх — вот что ценилось на этом свете. Подчинённых сержант делил на две группы: его подпевал и тех, кто ему не нравится. Второй категории приходилось откупаться от него деньгами или услугами. Это делало пребывание сержанта в армии приятным, и ни Шарпу, ни Харперу не удастся всё испортить. Он порылся в подсумке и выудил горсть монет. Их было немного, несколько шиллингов, — всё, что он смог украсть в суматохе прибытия. В конюшню сержант и забрался для того, чтобы посчитать добычу и спрятать её поглубже в ранец. Он хмыкнул. Сущие гроши! Им он всегда предпочитал услуги. Первым делом надо выяснить, кто из солдат недавно женился и чья жена красивее. Затем в ход пойдёт испытанный арсенал придирок и тонких издевательств, в результате которых недавний молодожён будет готов на всё ради облегчения собственной участи. Цена — супруга. По опыту сержант знал, что двое — трое сдадутся сразу и приведут своих жён в слезах в конюшню вроде этой. Кто-то из баб напьётся до бесчувствия, но Хейксвеллу на это было наплевать. Одна решила пропороть ему бок штыком, и он проломил её голову, а убийство свалил на мужа. Хейксвелл самодовольно засмеялся, как смеялся в тот день, когда болвана повесили на высоком дереве.
Он был в конюшне один, если не считать лошадей. Лучики света падали вниз из щелей в крыше. В тишине хорошо думалось. Имелся и другой способ, кроме придирок. Можно было украсть снаряжение, продать, а кражу повесить на кого-то из солдат, надеясь, что новый полковник назначит выпороть виновного. Поскольку противники телесных наказаний среди командиров находились редко, то очень скоро и солдаты, и их жёны будут есть с рук ловкого Обадии. По слухам, Шарпи больше не капитан, Мэттьюз — молокосос, Прайс тоже не проблема. Харпер… Харпер слишком честен, чтобы стать серьёзной помехой.
Дверь в конюшню распахнулась, и Хейксвелл замер. Вошедший (судя по шагам, он был один) двинулся по проходу вдоль стойл. Дверь захлопнуло сквозняком. Сержант не стремился афишировать своё присутствие. Очень медленно, чтобы не зашуршала солома, он приник к щели в перегородке.
И чуть не завопил от восторга. Это была девка. Девка того типа красоток, о которых он мог только мечтать. Смуглая кожа, тёмные волосы, одежда — всё говорило о том, что она местная. Сержант напрягся. Он хотел её, позабыв обо всём: о Шарпе, Харпере. Вожделение владело им. Рука неслышно потянула из ножен штык.
Тереза набросила на спину лошади покрывало, пропустив его под ремнями седла, затянула подпругу. Она успокаивающе говорила с животным по-испански и не слышала, что происходит за её спиной. Испанка не желала покидать Шарпа и возвращаться в город, полный «anfrancesados», предателей — французолюбцев. Однако там была Антония, больное и беспомощное дитя, нуждавшееся в защите.
Да ещё эта свадьба. Антония не могла расти с клеймом незаконнорожденной. Впрочем, представить себя в роли солдатки, покорно следующей за армией, Терезе было тоже трудновато, а Ричард Шарп — не тот человек, что может остепениться где-нибудь в Касатехаде. Выйти замуж, не смотря ни на что? У девочки будет доброе имя, нет стыда носить фамилию отца, пусть даже неизвестного соседям. Тереза вздохнула. При штурме Шарп мог погибнуть.
Хейксвелл выждал, пока её руки будут заняты уздой и перекатился через перегородку. Схватив девушку за волосы, он опрокинул её на спину, приставил к горлу штык и опустился на колени. «Привет, мисси!» Распростёртая на соломе, она не ответила. Хейксвелл облизал губы: «Португалка, да?»