— А почему не десятого? — рассеянно спросил я, присаживаясь на корточки возле подоконника.
— А каждому десятому он обещал собственными руками… ну… — Лопоухий снова беспомощно зашмыгал носом.
— Угу. — Я кивнул, как будто его признание что-то объясняло, и уточнил: — Вы его что, роняли?
Шмыг-шмыг.
— Ну да.
— С подоконника? — уверенно констатировал я.
— Ну да. — Шмыг-шмыг. — А там — третий этаж.
Я привстал и выглянул в окно, только теперь обратив внимание, что оно вовсе не распахнуто, как мне сперва показалось, а, напротив, защелкнуто на все шпингалеты и местами даже заделано паклей. Просто в нижней части рамы отсутствовало стекло, осколки которого еще можно было разглядеть на газоне внизу.
— Решили проверить, как невесомость влияет на быстродействие системной шины? — усмехнулся я.
— А? Что? — Солдатик затрепетал ресницами.
— Да ничего. — Я выбрал кусок клавиатуры побольше, зачерпнул пригоршню клавиш и стал одну за другой вставлять их в надлежащие гнезда.
— Это все рядовой Гаурия. — Лопоухий понизил голос до шепота. — Вчера их «Динамо» играло с «Ураланом». Так он первый тайм еще держался, а когда стало два — ноль, просто взбесился. Пока сообразили его простынями скрутить, успел два зеркала в туалете разбить, компьютер вот в окно выбросил, над знаменем части хотел… ну, надругаться. Еле отбили.
— Молодцы! — похвалил я, не скрывая сарказма.
Обиженное «шмыг-шмыг» повторилось раз пять.
— Мы еще принтер спасли. Хорошо, подключить не успели.
— Тогда действительно молодцы, — примирительно заметил я. — Чем же ему компьютер-то насолил? Почему телевизор не выбросил?
— А он… — солдатик приблизился ко мне на шаг и заговорил еще тише, — достать не смог. Телевизор вон где стоит, а Гаурия — он маленький. Хотел шкаф целиком обрушить, но там в стене дюбеля по десять сантиметров, вот он и схватил то, что ближе. А вообще-то он маленький, — повторил солдатик и закончил, обреченно покачав головой: — но нервный!..
— Ясно. — Я успел собрать нижний ряд клавиш, от левого шифта по мягкий знак включительно, прежде чем сообразил, что занимаюсь ерундой. — А меня-то вы зачем позвали? Молитву прочесть над усопшим? Максимум, что я могу сделать, это выразить соболезнования вашему прапорщику, а также каждому девятому бойцу, не говоря уж о каждом десятом. Потому что починить этот хлам, — я небрежно швырнул фрагмент клавиатуры на подоконник, — нереально.
— Да мы и не надеялись. — Шмыг-шмыг.
— А чего тогда?
— Ну… — Солдатик снова, как с ним уже случалось у ворот части, странно занервничал. — С прапорщиком пусть Гаурия разбирается. Это в понедельник, завтра. А нам бы сегодня… Очень срочно, понимаете… Деды говорят: дембель в опасности… — Он замолчал, окончательно стушевавшись, посмотрел умоляюще из-под пушистых ресниц и, осторожно потянув меня за рукав, добавил просительно: — Пойдемте, а?
Это прозвучало так по-детски, что я последовал за ним, даже не поинтересовавшись, куда, собственно, меня приглашают.
— Ты кого привел, Чеба? — грозно спросил маленький, по пояс голый человечек с фигуркой Будды и свежей ссадиной на левой скуле.
По этой ссадине и по заметному акценту я догадался, что передо мной тот самый рядовой Гаурия, а из того, что, несмотря на тон вопроса, человечек не сделал малейшей попытки оторвать спину от подушки, заключил, что его свирепость напускная.
Лопоухий проводник осторожно выглянул из-за моего плеча.
— Это… — Он замялся.
Мы действительно не познакомились. Впрочем, теперь я знал, что паренька звали Чебой. Вряд ли это прозвище имело отношение к его реальным имени или фамилии, скорее к форме ушей.
— Олег, — шепнул я.
— Это Олег. Он в компьютерах разбирается.
— Точно? — прищурился низкорослый.
— Точно, точно, — подтвердил я, но то ли недостаточно громко, то ли слова гражданских в этой компании попросту не имели веса.
— Очень хорошо разбирается, — убежденно заверил Чеба, хоть мы с ним, как это у нас называется, «матерей» не скрещивали.
— Отвечаешь за него?
Чеба снова замялся, а я воспользовался возникшей паузой, чтобы осмотреться.
Помещение казармы, комнату размером со школьный спортзал, делил на две части ряд поддерживающих потолок колонн. Пространство слева от них занимал лабиринт из двухъярусных коек, тумбочек и табуретов. На койках вольготно расположились десятка полтора бойцов, судя по расслабленным позам и нарочитой небрежности в одежде, старослужащих. Четверо увлеченно играли в карты, остальные занимались кто чем: крепыш в тельняшке пробовал на разрыв томик устава, сухощавый паренек под монотонное «вжжж-вжжж» гонял туда-сюда большую зеленую пуговицу на перекрученной нитке, маленький Гаурия сидел по-турецки и недовольно смотрел на нас с высоты второго яруса. На правой, свободной от мебели половине комнаты собралось еще человек сорок — сорок пять Эти просто стояли, молча, по стойке смирно, в застегнутых на все пуговицы кителях. И, судя по равнодушию, с каким они встретили мое появление, стояли не первый час.
От дальнейшего осмотра меня отвлекла странная фраза, произнесенная странным голосом:
— Дедушка хочет кушать!
Именно такой тембр одна замороченная отличница с моего потока как-то раз по ошибке назвала «клавиатурным сопрано».
Я обернулся и только теперь обратил внимание на обладателя столь чудного голоса. Он лежал ничком на единственной одноярусной койке, выдвинутой вперед. Когда я в первый раз скользнул по ней взглядом, мне показалось, что на кровати просто свалена груда одеял, теперь же разглядел торчащую из груды голову, покрытую короткими курчавыми волосами, которая с трудом приподнялась над подушкой и жалобно повторила:
— Дедушка хочет кушать!
Я вздрогнул, когда из-под кровати внезапно показалась чья-то рука, вложила в требовательно распахнутый рот шоколадную конфету и снова исчезла.
«Что за балаган?» — подумал я, когда ко мне подскочил белобрысый очкарик с очень серьезным лицом.
— Вы действительно разбираетесь в компьютерах? — спросил он.
Я только кивнул, глядя, как похожая на змея-искусителя рука вновь вынырнула из тени, на этот раз — с печеньем.
— Отлично. Значит, вы представляете в общих чертах, как функционирует контроллер винчестера?
— И в необщих тоже, — рассеянно пробормотал я.
— Очень хорошо. Идемте за мной, — сказал очкарик и, бросив взгляд на лопоухого, скомандовал вполголоса: — Чеба, на место!
Чеба моргнул и через мгновение присоединился к толпе таких же, как он, гладко выбритых и лопоухих, и растворился бы в ней без следа, если бы не промокшая под дождем гимнастерка.
— Сюда. — Очкарик подвел меня к небольшой группе солдат, стоявшей несколько особняком от остальных. — Встаньте вот здесь, пожалуйста, и повернитесь вот так. Хорошо. А правую руку положите во-от сюда.
— Чего? — Запоздало возмутился я. То есть мне следовало возмутиться раньше, но из-за собственной легкой растерянности и не допускающего возражений тона очкарика я некоторое время позволял ему манипулировать собой и почувствовал неладное, только когда он попытался положить мою руку на гладкий затылок какого-то угрюмого толстяка. — С какого это перепуга?
— Пожалуйста, не спорьте. Сделайте, как вас просят. — И чуть тише: — Поверьте, мы о-очень устали.
Серые глаза за линзами очков смотрели так спокойно и строго, что я не нашел в себе сил, чтобы возразить, а фраза «Я, между прочим, давно вышел из призывного возраста» перестала казаться мне удачным продолжением разговора.
Когда я опустил ладонь на бледно-розовую лысину, толстяк не пошевелился.
— Отлично, — сказал очкарик и громко хлопнул в ладоши, похожий в этот момент на режиссера перед началом съемок или, быть может, на дирижера оркестра. — Все готовы?
Ответом ему было дружное молчание.
— Мы готовы. — Очкарик приблизился к двухъярусному «трону» и снизу вверх взглянул на Гауриа. — Можно начинать?
— Погоди. — Полуголый «будда» покосился на груду одеял, скрывающую под собой тонкоголосого пожирателя сладостей. — Ромыч, ты готов к боли?