— Пора, — говорит Скоробут.
Он и ещё трое солдат аккуратно поднимают Лихо и относят в небольшой блиндаж, в котором раньше сидело японское начальство. Теперь он по праву завоевателей перешёл к нам, став чем-то вроде штаба и места укрытия при артобстреле.
Я вслушиваюсь в дождь. Судя по его интенсивности вода совсем скоро заполнит окопы японцев, их дренажные системы не справляются с таким напором. Вдобавок сильно похолодало. А это уже серьёзная проблема для противника.
Мокрым и промёрзшим людям не до атаки, вдобавок, залило их боеприпасы и провиант. Кажется, мы выиграли для себя целые сутки, а может и больше.
Этого должно хватить, чтобы наладить снабжение с «большой землёй». Значит… Значит, ещё повоюем на вражеских позициях.
Иду в блиндаж, узнавать как там Горщеня. Сегодня он определённо герой, заслуживающий награды. Эх, будь моя воля, обвесил всю его грудь солдатскими «егориями»!
— Спит, — с ходу понимающе рапортует Кузьма. — Можете разговаривать при нём громко — его пока и пушка не разбудит.
— А он как вообще — в порядке?
— Да вы, вашродь, не волнуйтесь — дня три в лёжке побудет, а потом очухается. Это ж Лихо, с него всё как с гуся вода…
Я усмехаюсь. Уж чего-чего, а этой самой воды у японцев сейчас с избытком. Наверное, чувствуют себя в окопах как морячки во время шторма, задолбались вычерпывать. Ещё немного и на лодках поплывут.
Только особо расслабляться нельзя, у них и своих «специалистов» хватает. Могут устроить и нам какую-нибудь подлянку в том же духе. И начнётся тогда война стихий…
У нас, кстати, постепенно тоже становится сыро, не так, как у неприятеля, но под ногами хлюпает всё сильнее.
Темнота рассеивается, можно поглядеть в бинокли — что там у «соседей»?
А там веселуха по полной программе. Эх, туда б закинуть десяток-другой снарядов со шрапнелью.
Наверное, командир батареи трёхдюймовок телепат — иначе не объяснить тот факт, что арта тут же начала накидывать по позициям самураев, причём накрыли с первого же залпа — вот что значит успели пристреляться.
Взбодрили японцев знатно: сначала у них затихло, а потом пошёл такой вой — хоть уши закладывай.
С другой стороны, вой — это плохо, у неприятеля ещё хватает живых и далеко не все из них ранены…
Не успел об этом подумать, как наша батарея жахнула ещё раз, а потом ещё и ещё, не экономя снарядов.
Всё-таки не зря артиллеристов зовут богами войны! Теперь даже вода со стороны японских окопов приобрела буро-красный цвет и виной тому была отнюдь не глина.
У неприятеля не было ресурсов и сил, чтобы огрызаться.
— Господин ротмистр!
Оборачиваюсь и вижу перед собой незнакомого пехотного поручика. Вид у него поразительно бравый — на поле боя так лощено выглядеть и пахнуть дорогим одеколоном могут только штабные, на полевых офицеров обычно без слёз не взглянуть. У некоторых порой даже погонов нет, вместо фуражек какие-то шляпы. Про солдат вообще молчу: разуты, раздеты, на головах тряпки, на ногах опорки, лица бледные.
А у этого и вид бравый и грудь колесом и на гимнастёрке ни пятнышка.
Откуда ж ты такой красивый взялся?
— Поручик Федотов из штаба бригады с пакетом, — козыряет он.
— Давайте ваше донесение
Получаю пакет, взламываю сургучную печать, углубляюсь в чтение.
— Что там? — интересуется Скоропадский.
Протягиваю ему пакет с приказом от комбрига.
— А вот, почитайте…
Будущий «гетьман» быстро пробегается глазами по тексту, возвращает недоумённо.
— Приказано отступать?
Киваю.
— Более того — мы отходим и от прежних позиций в тыл на десять вёрст. Так сказать, добровольно отдаём их врагу.
Федотов кривится.
— Комбриг не виноват. Таков приказ генерала Куропаткина. Он очень боится окружения.
Хочется в простых русских выражениях сказать, чего точно боится генерал Куропаткин. Не удивлюсь, если выражу общую точку зрения.
— Неужто отступаем? — ахает Кошелев.
А ведь ещё час назад он был сторонником отхода. Правда, на свои же позиции.
Выразительно смотрю на Скоропадского, потом на Кошелева.
Возвращаю пакет Федотову.
— Считайте, что я его не получал. Мы никуда не отходим…
Лицо поручика становится красным.
— Как! Это же приказ⁈
— Это преступный приказ и я не собираюсь его выполнять, — спокойно отвечаю я.
Даже штабной офицер всё равно остаётся офицером, причём русским.
— Разрешите остаться с вами, — внезапно просит Федотов.
Он гордо вскидывается.
— Благодарю вас, поручик! Но, если не возражаете, у меня на вас другие планы…