Киваю братьям — пора! и одновременно все трое мы перемахиваем через край воронки и валимся на трех японцев: двух, вполне себе, человекообразных, и одного тэнгу (вот на кого, оказывается, среагировал мой амулет).
Слава богу, нас не ждали. Братья Лукашины без особых усилий справляются со своими противниками. Один захлебывается кровью из перерезанного горла. Второй оседает безвольным мешком после удара оборотня в висок.
А вот мне с тэнгу приходится повозиться. Крылатый демон успевает перехватить мою руку с клинком. Выворачивает ее ловким болевым приемом, так что пальцы мои моментально немеют и едва не разжимаются. Только чудом удаётся удержать в ней вакидзаси, хотя боль чудовищная.
Тэнгу пытается взлететь, хлопая своим крыльями, но я крепко вцепляюсь в его мундир левой рукой. Ему почти удается оторвать меня от земли, когда он решает одним ударом избавиться от меня.
Клюв демона устремляется мне точно в глаз, и тут характерник хватает его за сапог и резко дергает вниз. Чудовище валится на землю. Удар Тимофея ему в голову в основание шеи, лишает демона сознания.
— Пакуем их, и назад, — шепотом, сдавленным от боли в поврежденной руке приказываю я.
Правая рука, пострадавшая от приема тэнгу, опухает на глазах. Пальцев я не чувствую, а предплечье от запястья и до локтя словно горит огнем. На несколько мгновений я просто отключаюсь, провалившись в черное забытье.
— Вашбродь… Вашбродь… — шепот Тимофея пробивается ко мне, как сквозь вату.
Я с трудом открываю глаза — пальцы характерника обхватили мое пострадавшее запястье, что-то повернули, дернули. Раздается хруст… И меня вырубает обратно в черное ничто-нигде-никогда.
Меня трясут, тормошат, шепчут в ухо «Вашбродь, очнитесь…»
Но, кто бы знал, как неохота выплывать из темноты бессознания, в темноту окружающего мира…
Разлепляю веки.
Казак поддерживает мою голову шершавой ладонью под затылком. Прислушиваюсь к ощущениям в руке. Она все еще ноет, но пальцы уже слушаются.
— Порядок, вашбродь, я вывих вправил, — шепчет Тимофей. — Перелома нет, считай, к утру, как новенькая будет.
— Спасибо!
— Дело житейское! Уходить надо. Япошки чевой-то зашевелились у себя в окопах.
Уходить, так уходит. Я не прочь.
Ползем назад с двумя «языками» на плечах. Тащат их Тимофей с Иваном, а я — так, налегке, правая рука все еще слушается меня с трудом.
Вломили казачки им крепко, пленники пока так и не пришли в себя. А вот японцы, нас, походу срисовали. До наших окопов считанные метры, а со стороны противника — густая ружейная трескотня, свист пуль вокруг.
Валимся через бруствер в наши окопы. Прямо в руки бойцов. Прижимаю к себе травмированную руку — зацепил при спуске в окоп, и тут же отозвалось глухой, сильной болью.
— Николя!.. Николай Михалыч, вы ранены⁈ — пальцы Сони обхватывают мои плечи, глаза девушки с тревогой смотрят прямо в глаза.
— Пустяки, Сонечка, на нас ни царапины.
— А рука?
— Вывихнул, когда сцепились с японским секретом. Тимофей вправил, до свадьбы заживет.
Прикусываю себе язык. Даже в темноте видно, как кровь приливает к щекам берегини.
— Софья Александровна, а вы зачем здесь? Почему оставили раненых?
— Всех тяжелых отправили в тыл. Легкие решили остаться на позициях, не хотят прохлаждаться в тылу, когда на передовой вот-вот начнется. А я решила… вдруг в вашей разведке зацепит кого. — И самым возможным из всех строгих голосов добавляет, — Давайте вашу руку.
Протягиваю ей травмированную конечность. Тонкие пальцы нежно ощупывают запястье. Наклонюсь к Сониному ушку и шепчу еле слышно.
— И руку, и сердце…
Взмах густых ресниц, девушка буквально пронзает меня своим взглядом.
— Не шутите так, Николя. Это скверно.
— Я и не думаю шутить, Софья Александровна…
— Господин ротмистр, вашбродь… — Иван деликатно трогает меня за плечо, — один «язык» — тогось… Преставился.
Поворачиваюсь к казаку, резко, едва не вырвав руку из пальцев Сони.
— Как так?
— Пуля в спину от своих ему прилетела. Видать, когда палить по нам начали, зацепило.
Пленный японец отмучился. Пуля вошла под левую лопатку, видимо, зацепила, артерию — вся спина у жмура в крови.
— А второй?
— Клювастый-то? Жив, очухался уже.
Наклоняюсь над связанным тэнгу, разматываю ремешок, которым казаки спеленали его клюв. Тот щелкает клювом, клекочет что-то по-японски.
— Кто такой? Имя, звание? Что делали на нейтральной полосе?
Тэнгу продолжает клекотать зло на японском. Без толмача не разобраться.