Глупо ожидать, что наш эскадрон отправят кошмарить тылы неприятель в момент, когда тот наступает по широкому фронту, но и тупо загонять в окопы — тоже не самое правильное решение.
— Ну что? — почти выдыхает Цирус, когда я аккуратно прячу лист в офицерскую сумку.
— Пока приказано находиться в резерве вплоть до особого распоряжения.
Поручик недовольно кривится, и я его понимаю. Бравы офицер уже мысленно примеряет на себя прозвище «тыловая крыса» и ему это не нравится. Мне тоже, хотя я б с удовольствием посмотрел в глаза тому, кто так ляпнет. Зубов он точно не досчитается.
— Не переживайте, на долго это не затянется, — успокаиваю его я, памятуя о ходе событий в реальной истории.
— Поздравляю вас с ротмистром! — внезапно говорит он.
— Вижу, что новости летят быстрее звука, — улыбаюсь я. — Спасибо, поручик! Отметим это событие чуть позже, в более подходящей обстановке.
Эх, когда ещё будет эта самая подходящая обстановка.
— А пока распорядитесь привести эскадрон в состояние боевой готовности, — продолжаю наказывать я.
— Есть!
Откозырнув, Цирус убегает, а я отправляюсь в медпункт навещать берегиню.
Застаю Соню в полном здравии и кипучем приливе энтузиазма. Вижу, что подготовка к приёму раненых уже в самом разгаре. Кипятится инструмент, раскладываются бинты по «индивидуальным пакетам перевязочного материала» — такие принято хранить в специальных карманах шаровар.
Соне активно помогает парочка выделенных крепких бойцов: их задача эвакуировать раненных с поля боя и оказывать первую медицинскую помощь.
Сразу чувствую себя лишним.
При виде меня берегиня вопросительно поднимает взгляд.
Довольно киваю.
— Вижу, на вверенном вам участке, Софья Александровна, всё в полном порядке…
Она отвечает мне уставшей улыбкой. Оклемалась наша санинструктор, но всё-таки не до конца. А ведь по сути я её обязан если не жизнью, так здоровьем. Если бы не её дар, валяться бы мне сейчас в госпитале, пролёживая бока.
Где-то впереди гудит канонада, бухают взрывы. Слышны как «входящие», так и «исходящие». Пушек у наших, кстати, в три с лишним раза больше, чем у японцев, да и русская артиллерия всегда славилась умением воевать.
Первые сутки проходят относительно спокойно: пехота героически удерживает позиции, хотя самураи регулярно увеличивают натиск. То и дело мимо нас к передку проходят подкрепления: сначала густой рекой, постепенно поток источается до отбельных взводов, а то и отделений. Фронт пожирает резервы как не в себя.
Понимаю, что такими темпами скоро дойдёт и до нас очередь.
В контратаку наши не идут и правильно делают: играя от обороны меньше потерь, но долго так продолжаться не может. Рано или поздно, как это было в реальной истории, японцы нащупают слабый участок и попытаются прорвать фронт.
Приходят первые сводки сражения: за сутки боёв самураи положили тысячу солдат. Само собой, больше всего врут на войне и рыбалке, но цифры впечатляют, за двадцать четыре часа полегла половина стрелкового полка, причём, в основном, от огня артиллерии, то есть не успев толком вступить в бой.
Наши боги войны не зря едят свои сухари и давятся холодным рисом с редкими кусочками мяса. С едой, конечно, в войсках не ахти. Порой доходит до того, что пехотинцы поголовно маются резями в животе и не могут идти в атаку.
На третьи сутки отмечаем усиление «стрелкотни» — явный признак, что японцы стали прорываться к нашим окопам. Их натиск не слабеет, готовы штурмовать любой ценой.
Кажется, наступает момент истины. В любую секунду стоит ждать вестового из штаба, но его всё нет и нет. Надеюсь, проблема не в вечной неразберихе и отсутствии координации между частями, а в том, что наверху считают, что мы пока не нужны.
Отправляю Цируса в сопровождении трёх бойцов на «передок», пусть провентилируют обстановку. В штабах могут толком не знать, что творится на фронте, я же позволить себе такой «роскоши» не могу. В конце концов от нас до передовой считанные километры, иногда шальные японские снаряды рвутся поблизости.
Зам не успевает оседлать коня, как у нас делегация: двое верховых — прапорщик-пехотинец, с ним нижний чин сопровождающий.
Сообщают, что хотят поговорить со «штабс-ротмистром».
Иду навстречу «трудящимся».
Вижу, что обоих буквально шатает от усталости, лица серые и землистые, от шинелей за версту несёт порохом и дымом. Ну и глаза — такие точно не забудешь.
Но при виде меня и прапорщик и солдат тянутся в струнку. Явно из кадровых, не мобилизованные.
— Кто такие?