– Я люблю тебя, но ты – вор, а я не воспитывала своего ребенка вором. Ты не можешь быть моим сыном.
Это хорошо. С мелодрамой я справлюсь. Я уже готов пуститься в объяснения, как вдруг вижу, что она тянется к свистку, который есть у каждой семьи в окрестностях.
– Мам, что ты делаешь?
– Оле! Вор! – кричит она. И свистит. Я не могу поверить, мне страшно, меня выворачивает.
В Лагосе свисток – это инструмент соседского дозора. Один короткий свист ночью значит, что все спокойно. Долгая нота в любое время дня и ночи означает, что дело неладно и свистящему нужна помощь. Люди прибегут обязательно.
Я выбегаю из комнаты, вниз по лестнице, через входную дверь, в толпу, застывшую в ожидании. Они не хватают меня, потому что думают, что я удираю от неведомой опасности. Я пробегаю уже пол-улицы, минуя ошарашенную Фадеке, к тому моменту, когда мама рассказывает все линчевателям.
Услышав, что она выкрикнула мое имя, толпа бросается на Фадеке.
Глава пятая. Роузуотер, Лагос: 2066
Сегодня суббота, так что ни мне, ни Аминат не нужно спешить. Я знаю, что меня ждет продолжение допроса, но у меня такая апатия, что мир за пределами комнаты для меня не существует. Первое, что я вижу, открыв глаза, – корешок книги на полке «Как услышать Бога». На потолке замер трехлопастной вентилятор.
Прошлой ночью мы не добрались до спальни, и в гостиной небольшой беспорядок. Я лежу на ковре, одной ногой на софе. Голова Аминат у меня на плече, руку она перекинула мне через грудь. Кое-где тело у меня затекло, но это даже приятно. Я улавливаю рассеянный психошум Аминат, и думаю, не снится ли ей сон. Только усилием воли я не пускаю себя в ксеносферу, чтобы выяснить это.
Сквозь щели в жалюзи я вижу, что солнце встало. Уже часов девять. Я слышу, как распевают торговцы завтраками. Несмотря на кондиционер, чувствуется запах сгоревшей плоти. Легкий, но улавливаемый – от костров, на которых спецподразделение сожгло ликвидированных прошлой ночью реаниматов. Некоторых они упустят, и в следующие четыре месяца реаниматы будут всплывать в самых странных местах. Подростки будут вымещать на них свою агрессию, прежде чем добить. Реаниматы убьют несколько человек, в основном стариков или детей, тех, кого застанут врасплох, тех, кто потерял бдительность. Народ начнет возмущаться и негодовать, с неделю об этом поговорят в новостях. Потом все стихнет до Открытия в следующем году.
Я легонько толкаю Аминат. Она меняет позу и что-то лопочет.
– Туалет, – говорю я.
Она бормочет и указывает куда-то в сторону. Я встаю и осматриваюсь. Дверь выводит меня из гостиной в коридорчик, выкрашенный бежевым и увешанный акварельными пейзажами. В конце его – кухня, лестница наверх, а слева от нее – дверь. В таком большом доме есть как минимум два туалета, но мне незачем вынюхивать. Я делаю свои дела в маленьком, разглядывая рисунок с мальчиком, писающим в ручей. На этажерке рядом с унитазом – местные и иностранные журналы. Иностранные – британские и англоязычные китайские. Еще есть старый американский журнал 2014 года, который даже не пожелтел. Его бы в музей или хоть куда-нибудь на хранение.
Я завариваю на кухне чай и возвращаюсь в гостиную. Аминат до сих пор спит, свернувшись калачиком, на левом боку. У нее небольшие растяжки на бедрах, но в целом тело гладкое, загорелое, с грушевидными грудями. С правой стороны грудной клетки проходит десятисантиметровый шрам. Он хирургический, и я вспоминаю ее радость в ночь Открытия. Она сильная, как спортсменка, я помню, как ощутил это ночью. Я сажусь напротив Аминат и, попивая чай, наблюдаю, как она спит. Ушибы ноют, и еще реанимат явно задел рот, потому что мне больно пить. Мелькает мысль, не включить ли телевизор.
Я читаю «Как услышать Бога», пока она не зевает, потягивается и садится.
– Привет, – говорит она.
– Привет, – отвечаю я.
– Я думала, что ты уйдешь.
– Почему?
Она пожимает плечами.
– Бывали у меня мужчины, которым я переставала нравиться ближе к рассвету.
– Ну и дураки.
Аминат улыбается.
– Ты милый.
Она вскакивает на ноги, надевает трусики и выходит из комнаты, увернувшись, когда я пытаюсь сцапать ее. Я слышу, как хлопает дверь и как она облегчается. Слышу, как она полощет рот, прежде чем вернуться.
Аминат проводит меня за руку на кухню и толкает на стул рядом с маленьким квадратным столиком. На ней теперь длинная белая футболка. Опустошает кофеварку – на вид она сто́ит, как вся Земля. Спитой кофе отправляется в пакет, потом в корзину.
– Я сначала пью кофе, потом завтракаю. А ты? – спрашивает она.
– Сделай то же, что и себе, – отвечаю я.
– Отлично, потому что у меня идеальный вкус. Я сделаю яичницу с ямсом.