Детишки.
Семья Аминат живет в одном из тех трехэтажных зданий, построенных в относительно небогатом районе, которые частично облагородили в 1980-х. Тогдашнее правительство давало ему разные названия: «Гбадала» и «Вторая Фаза», но он остался жилым районом для рабочего класса и бедных лагосцев с нелепыми вкраплениями громоздких, архитектурно подозрительных особняков Кокаиновых Миллионеров.
Западные социологи и криминологи скажут вам, что преступность, в частности сопровождаемая насилием, сконцентрирована на этой границе между бедными и богатыми. Нигерийцы в этом плане отличаются. Мы прославляем и чтим богачей, особенно из криминальных кругов. Криминальные авторитеты, грабители и воришки (кхе) живут за счет беззащитных. У богачей есть колючая проволока, нелегальные чужие и контрабандные боты-бронебашни, которые разотрут в пыль любого обычного бандита с АК-47 наперевес.
Не знаю, чем раньше занимались родители Аминат, но от дома веет профуканными деньгами. Он окружен огромным двором с декоративными пальмами вперемежку с миндальными деревьями, с ними возится садовник. Два крыла дома расположены под прямым углом друг к другу, а вход обозначен портиком. Колонны венчают мудреные капители с завитками и ангельскими головами.
Присматриваюсь: садовник старый, тощий, одет не в форму. Краска на доме выцвела и облезает. Стена на стыке с землей покрыта пятнами зеленого лишайника, и повсюду, точно лобковые волосы, курчавятся сорняки.
– Это папин «белый слон»[16], – говорит Аминат. – На этом месте стоял дом, в котором я выросла. Он сгорел, когда я была подростком. Папа расчистил землю и построил этот.
– У вас большая семья?
– Нет. Это был кризис среднего возраста. Некоторые мужчины покупают большие машины, а мой папа построил большой дом. – Она машет садовнику, тот не отвечает. Я думаю со злорадством, что только через неделю он поймет, что нужно помахать в ответ.
У Аминат есть ключ, в доме тихо. Воздух не кондиционированный, но и не свежий. Интерьер вычурный, золотая филигрань на лопастях потолочного вентилятора. Он лениво вращается, не создавая никакого движения воздуха.
– Эй! Я дома, – кричит Аминат. – Посиди здесь. Я тебе что-нибудь принесу. Хочешь чего-нибудь?
– Эм… воды, – говорю я.
Она выходит из комнаты, а я сажусь, проваливаясь в туго набитое кресло. Выдавливаю из него пыльный воздух. Нащупываю ксеносферу. Весь дом словно черная дыра. Я не чувствую даже Аминат. Интересно, как такое может быть. Проводники ксеносферы есть везде, хотя можно создать и стерильные помещения, если они воздухонепроницаемы.
Я слышу, как что-то волочится. Что-то тяжелое тащится и гремит по полу. Без доступа в ксеносферу я чувствую себя голым и беззащитным. Надо было взять с собой пушку. Проверяю телефон. Зарядка и сигнал есть, и я набираю Аминат. Кучу сообщений, явно пришедших от начальницы, я игнорирую.
– Привет, – говорит кто-то.
Я поднимаю взгляд. Передо мной стоит высокий, мускулистый, светлокожий юноша. Он красив настолько, что у меня сердце разрывается: идеально симметричное, с правильными чертами создание. Мускулатура его – прямиком из учебника анатомии. У него маленькие черные глаза, которые смотрят прямо на меня, не мигая, излучая благожелательность. Рубашки на нем нет, только трусы цвета хаки. Ни шрамов, ни единой отметины. Ни единого волоска на теле. Мне хочется коснуться его, убедиться, что это не голограмма. На его левой щиколотке – металлический браслет, к которому приделана толстая серебряная цепь, уходящая из комнаты в коридор, а оттуда – неизвестно куда.
– Привет, – говорю я. А потом: – Я гость.
Он улыбается.
– Естественно.
Я прерываю звонок. Трудно сосредоточиться, когда это блаженное лицо сияет надо мной, а ксеносфера молчит. Голос у него звучный, тон вежливый и приветливый. Мой голос по сравнению с его звучит как ослиный рев. Я гадаю, что бы такое сказать, когда возвращается Аминат, неся поднос с запотевшим стаканом воды и долькой лимона.
– Я вижу, вы познакомились, – говорит она.
– Сестренка! – говорит юноша.
Она ставит поднос на столик рядом со мной и обнимает брата.
– Кааро, это мой брат, Лайи. Лайи, Кааро – мой друг из Роузуотера.
Я поднимаюсь и протягиваю ему руку, но он тепло обнимает меня, и я отвечаю тем же. Он тверд, точно машина, мышцы его словно натянутые канаты – они не просто для показухи.
Аминат опускается на колени и осматривает лодыжку Лайи – на ней мозоль и ссадины от браслета. Все-таки шрамы у него есть, я ошибся. Она недовольна.
– Ты ее не обрабатывал, – говорит она. И уходит, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.