Тем не менее каждый год на юге, в районе Кехинде, купол открывается на двадцать – тридцать минут. Все люди в районе отверстия исцеляются от любых телесных и некоторых душевных болезней. Также хорошо известно, что исход не всегда благоприятен, даже если болезни исчезают. Бывают неудачные перестройки, словно по искаженным чертежам. Никто не знает, почему это происходит, но есть и люди, намеренно калечащие себя, чтобы пройти «реконструктивную хирургию».
В такую ночь о том, чтобы сесть в поезд, не может быть и речи. Я беру такси, которое поначалу едет в другую сторону, потом по широкой дуге направляется к югу, по кружному пути через объездные дороги, навстречу потоку машин. Это работает до поры до времени. Слишком много машин, велосипедов и мотоциклов, слишком много пешеходов, слишком много уличных артистов, и проповедников, и приезжих. Я расплачиваюсь с водителем и остаток пути до арендованной квартиры Болы прохожу пешком. Это нетрудно, ведь путь мой перпендикулярен потоку паломников.
Улица Ошоди находится довольно далеко от биокупола, толпа тут пореже и не задерживает меня. Дом пятьдесят один – высокое, узкое четырехэтажное здание. Открытую дверь подпирает пустой деревянный ящик из-под пива. Я вхожу в коридор, ведущий к двум квартирам и лифту. На последнем этаже стучусь, и Бола впускает меня.
Что сразу поражает: аромат и жар пищи, которые тут же запускают слюноотделение и голодные спазмы у меня в животе. Бола вручает мне полевой бинокль и проводит в гостиную. Такой же бинокль болтается на ремешке у нее на шее. На ней рубашка с расстегнутыми нижними пуговицами, открывающая ее голый беременный живот. Тяжелые груди Болы давят на две пуговки, держащие их в подчинении, и я гадаю, сколько еще законы физики будут это терпеть. Двое детишек, мальчик и девочка, лет восьми-девяти, бешено носятся вокруг, хохочущие и счастливые.
– Стой, – говорит Бола. Я застываю посреди комнаты, а она приносит тарелку, полную акары, додо [4] и дунду [5]. Потом ведет меня за свободную руку на веранду, где стоят четыре шезлонга, повернутые к куполу. В одном сидит ее муж, Деле, второй пуст, третий занят незнакомой мне женщиной, а четвертый – ждет меня. Пухлый Деле Мартинез полон жизни, но тихоня. Мы встречались уже много раз и неплохо друг с другом ладим. Бола представляет женщину как Аминат, сестру, хотя она произносит это слово так, что оно может означать и старую подругу, близкую, как член семьи, но не кровную родственницу. Она довольно приятная, глаза улыбаются, волосы затягивает в некое подобие узла, одета в простые джинсы, но возраста примерно моего или моложе. Бола знает, что я одинок, и взяла на себя задачу найти мне подругу. Мне это не нравится, потому что… ну, когда люди сводничают, они знакомят тебя с теми, кто, как им кажется, достаточно на тебя похож. Каждый человек, которого они приводят, это комментарий к тому, каким они тебя видят. Если мне не нравилась ни одна из тех, с кем знакомила меня Бола, значит ли это, что она плохо меня знает, или что знает хорошо, но я себя ненавижу?
Я сажусь и уклоняюсь от разговора, принявшись за еду. Зрительного контакта я избегаю, глядя в бинокль.
Толпа собралась на площади Санни, обычно широком открытом пространстве, окруженном лавочками спекулянтов и турагентов, за которым прячется улица Ошоди. Взрывается фейерверк, слишком рано, по ошибке. Большинство откладывает торжества на потом. Улица Ошоди – удачное место. Ее освещает купол, и все мы залиты этим сливочно-голубым электрическим сиянием. Щит Утопия-сити не ослепляет, и вблизи можно разглядеть жидкость, что колеблется и течет прямо под его поверхностью.
Бинокль очень навороченный, с инфракрасной чувствительностью и каким-то опциональным имплантат-хаком, который показывает личные сведения о тех, на кого я смотрю, получая данные тега через лазерный целеуказатель и скачивая информацию со спутника. Немного похоже на погружение в ксеносферу; я отключаю эту функцию, чтобы не напоминала о работе.
Долетает музыка, принесенная ночью, неприятная и какофоническая, потому что ее источник – конкурирующие религиозные группы, буйные личности и туристы, пялящиеся на купол. В основном это пение в сопровождении перкуссии.
По моим прикидкам, там собралось несколько тысяч человек. Всех цветов и вероисповеданий: чернокожие нигерийцы, арабы, японцы, пакистанцы, иранцы, белые европейцы и куча всех остальных. Все надеются исцелиться или измениться каким-то особенным образом. Они поют и молятся, чтобы ускорить открытие. Купол, как всегда, безразличен и к их благоговению, и к богохульствам.