В этот момент я просыпаюсь, выдернутый из ксеносферы телефонным звонком. Пару секунд я ничего не соображаю. Телефон замолкает, потом звонит снова.
– Да? – говорю я.
– Ты уже должен быть здесь, – сообщает Бола. – У тебя голос как с похмелья. У тебя похмелье?
– Ох, черт.
Я чудовищно опаздываю.
На голове у меня непонятно что, но лучше, чем у металлоголовых, так что сойдет. Клиенты облепили банк, как муравьи оброненный ребенком леденец. День после Открытия всегда хлопотный, потому что люди хотят повидать своих врачей и сдать анализы, чтобы подтвердить исцеление. Медицинское сообщество в Роузуотере не слишком крепкое и оживает только в это время года. Думается мне, навыки у них подзаржавели.
Файервол поставили без меня. Они читают Толстого. Я сижу в комнате отдыха и натираю открытые участки кожи кетоконазоловой мазью, чтобы не выходить в ксеносферу. У банка это самый тяжелый день в году, а мне не хочется утомляться еще сильнее. Я пью омерзительный растворимый кофе чашку за чашкой, чтобы не уснуть, бомбардир на скамейке запасных.
Интерлюдия: Задание 1. Лагос: 2060
Невыносимо жарко, но я все равно жду. Ручейки пота стекают по спине, затекают между ягодиц. Кое-как дышать я еще могу, но спертый, бедный кислородом воздух угрожает вырубить меня. Отдушка нафталиновых шариков забирается мне в нос и мозг, нашептывает правду и вымыслы о моей жене. Я едва удерживаюсь на месте. Висящая в шкафу одежда поглаживает мне спину. Внизу, у ног, теснится обувь, отвоевывая свободное место. Висящий ремень звякает при движении, и тишина делает звон оглушительным. Моя левая рука покоится на теплом дереве двери, правую я прижимаю к боку, нож тянет ее вниз.
Я жду.
В любой момент.
Я слышу, как где-то в доме хлопает дверь. Слышу писк автозапора и хихиканье, от которого я прихожу в бешенство. Вижу красные вспышки в темноте, словно на долю секунды к глазам приливает кровь. Чувствую, как сердце гонит ее по моему телу, вынуждая меня двигаться. Я жду.
Спотыкаясь и ошибаясь, двое людей проходят через мой дом, через наш дом. Распахивается дверь в комнату. Я представляю, как они стоят там и целуются. Я слышу, как чмокают их губы. Мой кулак сжимается на рукояти ножа.
– Перестань, – говорит моя жена, но при этом смеется.
– Хорошо. Нет значит нет, – отвечает мужчина с напускной серьезностью.
До меня долетает запах ее духов. Я слышу предательский шорох спадающей на ковер одежды.
– Правда? – говорит моя жена.
Теперь кровь поет у меня в ушах. Голова словно распухла, во рту пересохло. Я чувствую, как съеживается мошонка.
Лидия, Лидия, Лидия.
Не знаю, мои это мысли, или любовник моей жены повторяет ее имя, но ее первый вздох удовольствия становится для меня сигналом.
Я вырываюсь из стенного шкафа. У меня есть несколько секунд полной свободы, потому что, переполненные страстью, они меня не слышат. Я у кровати. Лидия обнажена, лежит на спине, раздвинула ноги. Он – между этих ног, погрузил руку в ее влагалище и начинает поворачивать голову.
Я режу его первым, в шею, с хирургической точностью. Брызжет кровь, но я не обращаю внимания и дергаю его за правую руку. Лидия кричит. Ее зрачки – почти мультяшные кружочки, таких огромных белков я никогда не видел. От злости я погружаю нож в ее левую глазницу, достаю его, потом втыкаю ей в горло. Оглядываюсь на мужчину, который держится за шею и орошает ковер своей кровью. Его рубашка промокла. Он делает беспорядочные движения, скоро он умрет. Я поворачиваюсь к Лидии, которая захлебывается кровью.
Мне спешить некуда…
Меня рвет.
Я падаю на четвереньки и изрыгаю желто-зеленую слизь.
– Ох, сука. Это он сделал, – говорю я.
Охсукаохсукаохсука.
– Ты уверен? – спрашивает Феми. – Ни волос, ни ДНК, ни вещественных доказательств.
Я кашляю.
– Еб же твою мать, Феми, если я сказал, что это он, значит, это он. Это сделал он, ясно? Это, блядь, сделал я.
– Кааро, успокойся. – Она кладет руку мне на спину, но я ее стряхиваю.
– Я это сделал. Купил геножор, обработал им себя, а после того как убил их, выпустил в комнату. Элегантный хак дронов – и мои следы стерты с камер наблюдения. Я оплатил слепоту гостиничного персонала. Утопил их в реке иностранной валюты. Они и на смертном ложе будут клясться, что меня не видели.
Меня рвет.
– Кааро, ты имеешь в виду его, так ведь?
Ох, сука, как мерзко. Ох, сука. Ori mi. Помогите! Лидия! Лидия!
Какого хера я чувствую себя, словно… В чем я виноват?
– Помоги мне, – говорю я. – Помоги.