Но, хоть и мало спросил крестьянин, денег у мамы уже не хватало, заняла у Гудкова, благо рядом в тарантасе сидел.
Как же Таша радовалась этому подарку! Как она целовала своего Фоньку! А на другой день вскочила рано утром, побежала к маме в спальню, разбудила ее и спрашивает:
– Мамочка, милая, правда, у меня Фонька есть?
Будить маму у нас не полагалось, но тут уж она, конечно, не могла рассердиться.
А лето проходило. Ехать в институт очень не хотелось. Я знала, что в седьмой класс поступит много новеньких. Пугала мысль о Ступиной. В общем, тосковать я начала уже с половины августа.
В седьмом классе
И вот опять мы в Москве у дедушки Сергея. Дедушка сообщает мне, что в этом году поступает в институт в седьмой класс дочка его товарища и прямого начальника, Кира Ушакова.
– Советую тебе подружиться с ней, она очень умная и хорошая девочка. Ты подойди к ней и скажи: а я знаю, что вас зовут Кира.
– Во-первых, мы все на «ты», – отвечаю я, – а во-вторых, как я узнаю, какая из новеньких Кира Ушакова, ведь их много будет.
И дедушка начинает описывать мне необычайную красавицу.
– У нее толстая, вьющаяся коса пепельного цвета, синие глаза, румяная, хорошие брови и ресницы.
– Ладно, познакомлюсь с вашей красавицей, – сказала я дедушке.
Мама сводила меня в фотографию, почему-то фотограф счел необходимым сунуть мне в руки игрушку – сломанного мопса. На карточке запечатлелась худенькая девочка в матроске, с испуганным выражением лица и с волосами до плеч.
– Волосы-то, наверно, заставят подвязывать, – говорила мама, укладывая в мою корзинку черные ленты.
И вот я опять в институте. Седьмой класс оказался в противоположном конце коридора, противоположном моего бывшего приготовительного. Он упирался в квартиру начальницы, а дверь его находилась напротив желтой парадной лестницы. Он размещался как-то совсем обособленно от остальных классов. У него даже была своя умывальная и уборная. <…>
Из всех новеньких сразу выделялась хорошенькая девочка, небольшого роста, причесанная в две косы, косы толстые и до пояса, темно-каштанового цвета; у нее были очень красивые, большие глаза, сине-зеленые, лицо немного бледное, но очень подвижное. Увидев, что мы, «старенькие», образовали небольшую группу, она подошла к нам и непринужденно заговорила о том, как ей хотелось в институт, какая скука дома – сестры взрослые, детей больше нет.
– Ay вас шалят здесь? – закончила она вопросом.
– Еще как, погоди, вот Лелька, Белка да и я покажем тебе, – ответила Тамара.
– Так примите меня в свою компанию, – попросила Вера Сейдлер, так звали эту девочку.
Она нам сразу понравилась.
– А кто у нас классухи? – спросила я всеведущую Тамару.
– Ничего, жить можно, – ответила Тамара. – Антонина Яковлевна Зотова – немецкая и Алиса Николаевна Виту – французская.
– Какое счастье, – завопила я, – что нет Ступиной!
– Ступина взяла пятый класс и будет вести его до выпуска, а вашу тетю Любу оставили на второй год в приготовительном.
Вскоре пришла молодая дама со строгим, но приятным лицом. Это была Зотова. Она стала нас рассаживать по партам и снабжать книгами и тетрадями. Я оказалась по росту в середине класса, не так как в прошлом году, тогда я была меньше всех. Моя парта стояла крайняя в третьем ряду, рядом сидела новенькая Лида Дрейер. Своим обликом она мне напомнила нашу Параню. Только Параня и старше намного, и полнее, и чуть погрубее, а все остальное очень похоже: те же золотистые негустые волосы, хороший цвет лица, и глаза те же, а главное, их выражение – дружелюбное и спокойное. Но сейчас девочка заметно волновалась, и по лицу видно было, что она недавно плакала. «Наверно, при прощании с родителями», – подумала я. Она что-то спросила меня по поводу учебников, и мы разговорились.
Лида рассказала, что приехала вместе с сестрой Олей, которая поступила в пятый класс. Они из Пензенской губернии, у них там имение и конный завод.
– Посмотри на мои руки, – говорила Лида, голос у нее какой-то приглушенный и низкий, – видишь, какие они широкие и загорелые, это оттого, что я очень люблю править, много езжу верхом и люблю ухаживать за лошадьми.
Я рассказала ей про Ташу.
Весь вечер мне не хотелось отходить от Лиды, и, хотя меня отвлекали и Тамара, и Белка, я старалась возвращаться к ней.
Белка – так звали Наташу Велихову. Девочка эта была на редкость некрасива: у нее были совершенно косые глаза, бледное и нечистое лицо и широкий курносый нос. Сзади болталась тоненькая косичка. Белка производила впечатление человека себе на уме. Помню, иногда она подходила к нам с Менде, но, как только начинали кого-нибудь из нас дразнить, она моментально отдалялась. Вообще, нейтралитет она умела держать здорово, и молчать умела – скосит глаза, надует щеки и может молчать целый день.