Лео подходит к родителям, позволяет им заключить ее в объятья, но глаза ее сухи. Да, и мама, и отец нужны ей, и все же они нуждаются в ней куда больше. Лео смотрит на Нинин рюкзак, на мягкие, мохнатые лапы Денвера, стопку грязной посуды сбоку от мойки — все эти символы эпохи «до» — и словно бы растворяется в воздухе.
Этой ночью мама засыпает в кровати Нины. По маминому настоянию отец отводит ее в Нинину комнату, заваленную грязной одеждой и липкими одноразовыми стаканчиками. Лео с отцом стоят в дверях и смотрят, как мама откидывает покрывало и, не раздеваясь, ложится в постель. Она приняла какое-то снотворное, Лео не знает, какое. Нина наверняка в курсе, надо будет спросить…
Нины нет.
— Что? — вопросительно смотрит их отец, но Лео лишь качает головой. Ее не покидает ощущение, что если она промолвит хоть слово, если хотя бы откроет рот, то стены этого дома обрушатся. — Я, наверное, переночую в гостевой комнате, — говорит отец.
Мама лежит, отвернувшись к стене, ее дыхание наконец выровнялось, и Лео молча кивает. Она почти слышит эту зияющую пропасть между тем, что он хочет сказать, и тем, что привык говорить. При Нине было так же: отец все пытался научиться разговаривать с дочерями, которые уже перестали быть маленькими девочками и которых не улестить лишней серией «Моего маленького пони» или секретной вылазкой за мороженым.
В ушах у Лео вновь звучит Нинин голос, столь же резкий и яркий, каким был свет. «Папа, эти проблемы — настоящие! — гневно крикнула сестра в ответ на небрежный комментарий отца по поводу экологии. Стефани тогда накрыла его ладонь своей, точно говоря: пожалуйста, помолчи. — Ваше поколение не заботилось об экологии, так что разгребать все это придется нам!»
— Солнышко? — снова обращается к Лео их с Ниной отец. — Она отрицательно качает головой. Что он может сейчас ей дать? Ничего. — Разбуди меня, если тебе что-то понадобится, ладно?
Она верит, что он старается ради нее, но будить его не станет.
Дверь за спиной Лео с щелчком закрывается. В ее комнате темно, вокруг тот же беспорядок, что был до аварии, до вечеринки, до всего. Лео садится на кровать и включает ночник. Здесь ее вещи, ее пространство, но теперь все какое-то другое, как на перевернутом изображении, — вроде бы узнаваемое, но совершенно иное. Ее кровать со вчерашнего дня не застелена…
Нам пришлось бежать по траве.
Лео встает и рывком стягивает одеяло. Она дышит часто и тяжело, словно задыхается, а когда видит простыню на резинке, ей кажется, будто сердце остановилось у нее самой.
Со свистом втянув воздух, Лео падает на кровать, ее душат рыдания. Она раскидывает руки, ощущая под пальцами мягкую хлопковую ткань, травинки и комочки земли.
— Нина! — кричит она: а вдруг сестра услышит? Но ответом ей тишина, и тогда она вжимается головой в простынь и, чувствуя, как распирает грудь, вдыхает запах земли. Земля пахнет жизнью.
17 августа, 23:24. 58 минут после аварии
Приемный покой отделения неотложной помощи залит ярким светом. Слепящая белизна люминесцентных ламп отливает синим, и Лео невольно думает о том, что света этой ночью чересчур много. Она щурится, но в голове продолжает пульсировать боль, и кроме этих ритмичных толчков Лео сейчас ничего не чувствует.
— Где моя сестра? Где Ист? — снова спрашивает она, но санитар, который провозит ее каталку через распашные двери, игнорирует ее вопросы, так же как парамедики в машине скорой помощи. Сирена выла громко и пронзительно, вой проникал в грудь Лео и дребезжал в грудной клетке, словно застарелый кашель или неутолимый зуд.
Нина осталась в карете скорой, с тем же воем умчавшейся прочь, и даже после того, как машина скрылась из виду, Лео напряженно прислушивалась в надежде поймать хоть какой-нибудь сигнал, поданный сестрой.
— Скоро поправишься, — сказал ей фельдшер скорой, закончив с осмотром.
Он измерил ей пульс и сатурацию, по ходу объясняя все свои действия. Но Лео волновалась за Нину и все спрашивала: «Где она? Где она?», пока эти слова не стали звучать как заклинание, как молитва.
До этого Лео видела отделения неотложной помощи только в сериалах. Тут гораздо страшнее и шумнее, чем ей представлялось. Она очень сильно хочет к маме.