— Нет!
— Когда пришли дожди, — сказала она, — наши мужчины, очевидно, были стерилизованы, но на мне это не сказалось…
— О!
Мы стояли, и я думал.
— Но почему же ты бежала? Разве на Марсе беременность запрещена? Тамур ошибся. Твой народ может ожить.
Она рассмеялась. Снова безумный Паганини заиграл на скрипке.
Я остановил ее, прежде чем смех перешел в истерику.
— Как? — спросила она наконец, растирая щеку.
— Вы живете дольше нас. Если наш ребенок будет нормальным, значит, наши расы могут дать потомство. У вас должны были сохраниться и другие женщины, способные к деторождению. Почему бы и нет?
— Ты читал книгу Локара, — сказала она, — и еще спрашиваешь меня… Решено было умереть. Всем. Но и задолго до общего решения последователи Локара знали… Они решили давным-давно. «Мы сделали все, — говорили они, — мы видели все, мы слышали и чувствовали все. Танец был хорош. Пусть он кончится».
— Ты не можешь верить в эту чепуху!
— Неважно, во что я верю, — ответила она. — М'Квайе и матери решили, что мы должны умереть. Сам их титул сейчас насмешка, но отступать от своего они не желают. Осталось исполниться лишь одному пророчеству, но оно ошибочно. Мы умрем.
— Нет, — возразил я.
— Почему «нет»?
— Летим со мной на Землю!
— Нет.
— Тогда идем со мной сейчас!
— Куда?
— В Тиреллиан, я хочу поговорить с матерями.
— Ты не сможешь. Сегодня ночью церемония.
Я расхохотался.
— Церемония в честь бога, который низверг вас во прах?
— Он по-прежнему Маллан, — ответила она. — А мы по-прежнему его люди.
— Вы отлично сговорились бы с моим отцом, — усмехнулся я. — Я иду, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется нести тебя. Я сильнее и больше тебя.
— Но ты не больше Онтро.
— Во имя дьявола, кто этот Онтро?
— Он остановит тебя, Гэллинджер. Он кулак Маллана.
Я затормозил джипстер перед единственным входом, который знал, — входом к М'Квайе. Бракса поднесла розу к свету лампы.
Она молчала, на лице ее застыло отрешенное выражение, как у мадонны, баюкающей младенца.
— Они сейчас в храме?
Выражение мадонны не изменилось. Я повторил вопрос. Она шевельнулась.
— Да, — сказала она с удивлением, — но ты не сможешь войти.
— Посмотрим.
Она двигалась, как в трансе. Глаза ее в свете восходящей луны смотрели в пустоту, как в тот день, когда я впервые увидел ее танцующей. Я щелкнул пальцами. Она не отреагировала.
Распахнув дверь, я пропустил Браксу. В комнате царил полумрак. Она закричала в третий раз за этот вечер:
— Не причиняй ему вреда, Онтро! Это Гэллинджер!
До сих пор я никогда не видел марсиан-мужчин, только женщин. Поэтому не знал, является он уродом или нет, хотя сильно подозревал, что является. Я смотрел на него снизу вверх. Его полуобнаженное тело покрывали уродливые пятна и какие-то узелки. Явно гормональная недостаточность.
Я считал себя самым высоким человеком на этой планете, но он был семи футов ростом и гораздо тяжелее меня. Теперь я знал происхождение своей огромной кровати!
— Уходи, — сказал он. — Она может войти, ты — нет.
— Я должен забрать свои книги и вещи.
Он поднял длинную левую руку. Я посмотрел. В углу лежали все мои вещи. Аккуратно сложенные.
— Я должен войти и поговорить с М'Квайе и матерями.
— Нет!
— От этого зависит жизнь вашего народа.
— Уходи! — протрубил он. — Возвращайся к своему народу, Гэллинджер! Оставь нас!
Мое имя в его устах звучало, как чужое.
Сколько ему лет? Триста? Четыреста? И всю жизнь он был стражем храма? Почему? От кого он сейчас его охранял? Мне не нравилось, как он движется. Я встречал людей, которые двигались так же.
Если их воинское искусство развито так же, как искусство танца, или, что еще хуже, искусство борьбы было частью танца, мне грозили крупные неприятности.
— Иди, — сказал я Браксе. — Отдай розу М'Квайе и скажи, что это от меня. Скажи, что я скоро приду.
— Я сделаю так, как ты говоришь. Вспоминай меня на Земле. Прощай!
Я не ответил, и она прошла мимо Онтро, неся розу в вытянутой руке.
— Теперь ты уйдешь? — спросил он. — Если хочешь, я скажу ей, что мы сражались и ты почти победил меня, но я ударил тебя, ты потерял сознание и я отнес тебя на корабль.
— Нет, — сказал я. — Или я обойду тебя, или пройду через тебя, но я должен войти туда!
Он полуприсел, вытянув руки.
— Грех прикасаться к святому человеку, — ворчал он, — но я остановлю тебя, Гэллинджер.