— Я ведь не одна…
— Не понял.
— Ну ты что, забыл? Во мне же он! — Она укоризненно посмотрела на мужа. — Представляешь, лежат там, бедненькие, и должны довольствоваться той едой и тем питьем, которые матери выбирают, не посоветовавшись с ними…
Рикардо внимательно посмотрел на нее — шутит она или говорит всерьез?
— Я закажу шампанского.
— Думаешь, мне можно?
— Думаю, ему понравится…
Вечером Роза и Эрлинда сидели в саду у бассейна.
Эрлинда рассказала ей о том, как они провели время в Америке, куда они поехали сразу же после слезоточивого открытия «Дикой Розы».
Эрлинда была как никогда хороша в своем зеленом с глубоким вырезом платье, так гармонировавшем с ее большими зелеными глазами.
Она была счастлива, рассказывая о нежном отношении к ней Рохелио.
Они вспомнили о том времени, когда Эрлинда была вынуждена работать в таверне у Сорайды, куда устроила и Розу. Бедная Сорайда ждет не дождется мерзавца Куколку, который годится ей в сыновья…
Роза рассказала ей о размолвке с Рикардо, после которой она угодила в больницу.
— Подумать только, какие она разные — Рикардо и Рохелио, — задумчиво сказала Эрлинда. — Рикардо то и дело спорит с тобой, а Рохелио хоть бы раз повысил на меня голос.
— Просто ты золотая, а я медная! — рассмеялась Роза. — За что на тебя повышать голос? Ты ведь не «Дикарка».
За их беседой следила из-за шторы Дульсина, стоя у окна своей комнаты в правом крыле дома.
Был бы у нее пулемет, она без всякого зазрения совести расстреляла бы этих двух золушек, прокравшихся в ее дворец, чтобы похитить двух принцев, а с ними и их часть наследства Линаресов!
Хоть бы хрустальные туфельки оборонили! Где там! Явились в старых туфлях на стоптанных каблуках.
И ведь как хитроумно проникают они в дома благородных людей!
Одна свалилась с ограды, а другая под видом медсестры проникла к юноше-инвалиду, чтобы бесчестно отдаться калеке!
Да, они красивы, эти дикие розы. И богатые отпрыски, которым наскучили домашние цветники, устремляются на их терпкий аромат…
Но разве некрасивой была несчастная Леонела, погибшая в своем автомобиле на железнодорожном переезде? На нее заглядывались все мужчины. У нее было высшее образование и большие средства. И она нравилась Рикардо, и сама была от него без ума.
И ее кузина Ванесса составила бы блистательную партию Рохелио, который если и почувствовал снова вкус к жизни после долгих лет, проведенных в инвалидной коляске, то лишь потому, что в сердце его появилась Ванесса…
Если есть Бог на небе, как же он допускает такую страшную несправедливость!
Роза снова беременна. Она родит и окончательно утвердится в этом доме. Нет, надо что-то предпринять! Надо выкорчевать с корнем эти дикие цветы!..
Сидя у бассейна, Эрлинда и Роза продолжали доверительно беседовать. Эрлинда с грустью слушала интимные откровения Розы по поводу того, как она себя чувствует, о том, как замечает каждый день в себе какую-нибудь перемену.
— Он созревает во мне и уже дает о себе знать, — сказала она с невыразимой нежностью. — Хочешь послушать?
Эрлинда, опустившись на колени, осторожно припала к ее округлившемуся плотному животу и прислушалась.
— Не слышу ничего, — сказала она.
— Он почувствовал, что ты приближаешься, и затих. Как зайчик на грядке.
Эрлинда улыбнулась.
— Как я завидую тебе, Розита!
— Почему, глупенькая?
— Потому что до сих пор не могу… забеременеть. Роза, мне кажется, что я никогда не стану матерью!
— Как ты можешь знать это?
— Однажды так случилось… Это было в таверне у Сорайды, еще до того, как ты пришла туда работать… Один плюгавый клиент захотел, чтобы я непременно подсела к нему, заказал бутылку французского коньяка… Ну, ты знаешь, что это приносит выгоду питейному заведению.
— Сорайда, помнится, не понуждала нас делать это…
— Да. Но у нее тогда плохо шли дела, и я хотела ей помочь, хотя, ты знаешь, не люблю крепкую выпивку… Но я отказалась сидеть с ним.
— Почему?
— Потому что у него на лице было написано, что он воспринимает меня не как человека, а как заводную игрушку, которой можно пользоваться по своему усмотрению.
— Что же было дальше? — испуганно спросила Роза, чувствуя, что дело добром не кончилось.
— А дальше… он встал и пнул меня ногой вот сюда. — Эрлинда показала на низ живота. — Я думала, умру от боли…
— Ты показывалась врачам?
— Тогда нет… Я боялась, что начнут допытываться, откуда я, и сообщат бабушке, которая меня вырастила. А она ведь не знала, что я работаю в таверне официанткой…
— Эта травма была серьезной?
— Две недели не сходил огромный синяк, и у меня были сильные кровотечения… Я так боюсь, что у меня никогда не будет детей.
— Надо немедленно показаться врачам, — решительно сказала Роза. — И ради Бога, не волнуйся. У меня ведь тоже были проблемы. Потеряла младенца…
— Ты ведь попала в аварию.
— Но и потом я долго не беременела…
Роза улыбнулась.
— Знаешь, мне кажется, что где-то есть нерожденные дети.
— Не понимаю.
— Ну, дети, которые могут родиться, а могут не родиться!
— Что же, это от них зависит?
— Как ты не понимаешь, они собираются и спорят, кому черед зачинаться…
— Зачинаться?
— Именно. Иногда они так жарко спорят, что и рождаться-то забывают.
Эрлинда с благодарностью посмотрела на Розу и, повернувшись к темному цветнику, закричала:
— Эй! Нерожденные дети! Долго вы там будете спорить? А ну-ка живо родитесь у меня!
Роза подпрыгнула от удовольствия, как девочка, условия игры которой приняла подруга.
В обнимку они направились к дому.
Бедная Кандида основательно готовилась к рождению своего ребенка и разговаривала вслух, перебирая гору связанных ею детских вещей.
Она принимала витамины и делала гимнастику по книге для рожениц. То и дело ощупывая живот и спрашивая у Томасы и Розы, не очень ли он сильно вздулся?
Когда она была одна, она беседовала с Федерико, говоря за себя и за него.
Обычно она начинала с робкого упрека:
— Где ты пропадал так долго, милый?
Каждый раз он находил другую причину для оправдания:
— Был по поручению Дульсины во Франции…
Или:
— Срочные дела задержали меня в Торонто…
— Ты не забыл, что прошло уже два года и мне пора рожать?
— Нет, дорогая, не забыл, но, пожалуйста, отложи это до моего возвращения из Техаса.
Роза с печалью наблюдала за новым ее умопомрачением и не пыталась объяснять ей ее заблуждение.
— Роза, как ты думаешь, — спрашивала она, — эта распашонка будет впору моему младенчику?
— Я думаю, она подойдет…
— Ведь ему уже в моем животе два года…
— Эта распашонка как раз для двухлетнего, — говорила Роза, заливаясь слезами.
— Почему ты плачешь?
— У меня разболелся зуб.
— Лучше всего полоскать шалфеем. Федерико обещал скоро вернуться из Техаса, и я приступлю к родам…
Совершенно по-другому вела себя Дульсина, злобно вымещая на несчастной сестре всю свою неистощимую ненависть.
— Дульсина, скажи, дорогая, долго ли мне осталось до родов? — спросила Кандида у маски.
— Безумная! Неужели ты забыла, что выкинула своего ребенка, прижитого от моего мужа? — ответила Дульсина.
— Я не понимаю тебя… Федерико сказал…
— Федерико мертв! Я застрелила его вот этой рукой!
— Какие глупые у тебя шутки. Федерико сказал, чтобы я повременила до его возвращения из Техаса.
— О каком ребенке ты говоришь?! Да он протух бы в тебе за это время!
Несчастная пересказала слова Дульсины Розе.
— Она говорит, что моего ребеночка давно нет во мне, но я ведь чувствую, что есть! — На глазах ее выступили слезы.
Этого Роза не могла перенести.
Она ни разу не видела Дульсину после ее выхода из тюрьмы.
Взбешенная ее поведением, Роза без стука вошла в ее комнату.
Вид маски ужаснул ее. Розе стало жалко затворницу, но первые ее слова вернули ее к действительности.