Говоря это, Астрид, как бы шутя, вытащила меч короля из ножен и направила кончик меча прямо себе в сердце.
— Твоя жизнь принадлежит Богу, — сказал король. Астрид тихо рассмеялась.
— Нет, моя жизнь принадлежит тебе, — повторила она с неизъяснимой нежностью.
В этот момент король почувствовал, что она старается вонзить остриё меча себе в сердце. Он успел отдёрнуть меч, прежде чем Астрид нанесла себе смертельную рану. В первый раз в жизни он испугался так, что задрожал с головы до ног. Он понял, королева хотела умереть от его руки.
“Она согрешила, — в ужасе подумал он, — нет сомнения, у неё на душе тяжкий грех, и потому нет предела её отчаянию”.
Король наклонился к ней.
— Ингегерд, скажи мне, что тебя так терзает, в чём ты виновна? Вместо ответа Астрид, рыдая, сняла с себя сверкающие кольца и драгоценности и, не поднимая головы, подала их королю.
“Боже, неужели это та самая гордая и светлая душой Ингегерд? — в сомнении и отчаянии подумал король. — Неужели это она так униженно и безутешно рыдает у моих ног?”
— Кто ты, скажи мне? — спросил король. Но поскольку Астрид молчала, он встряхнул её за плечи: — Говори! Я вижу, ты не Ингегерд, но кто же ты?
Астрид сбросила плащ и распустила свои прекрасные длинные волосы. Она перевила прядями волос свои руки и подняла их вверх. Король понял, она хотела сказать — да, она из тех, кто носит оковы, она рабыня.
— А-а! — дико вскричал король, и отсыревшее эхо под мостом глухо подхватило его голос. — Я знаю, кто ты! У шведского короля есть ещё одна дочь — Астрид! Значит, король Шоскёниг не счёл меня достойным дочери королевы, а прислал мне дочь рабыни!
— Я не могу больше жить, молю, убей меня, — простонала Астрид, отворачивая лицо.
Всё тёмное и грешное поднялось в душе короля. Он задыхался. Гнев, оскорблённая гордость помутили его разум.
“Да, я убью эту грешную женщину, она достойна смерти, — поддавшись искушению, с ненавистью подумал король. — Если бы какой-нибудь шут нацепил мне на голову дурацкий колпак с бубенцами, разве я стерпел бы это? Нет, я пошлю окровавленное тело Астрид на её корабле королю Шоскёнигу. Пусть он и все мои враги узнают, какова цена поруганной чести короля — потомка великого Гаральда!”
Обезумев от отчаяния и ярости, король стиснул рукоять меча, готовясь нанести смертельный удар. Это был старинный меч, издревле принадлежавший его роду. Вокруг золотой рукояти были высечены святые слова: “Блаженны кроткие духом, блаженны милосердные”.
Король Олав занёс меч для рокового удара, но внезапно почувствовал: золотые буквы, словно живые язычки пламени, нестерпимо жгут ему руку. И эта боль отозвалась в его душе.
Астрид стояла перед ним на коленях, склонившись обречённо и покорно, как раненый зверь, ждущий последнего удара.
Король заговорил так, как если бы Астрид уже умерла и не могла слышать его слов:
— Мне сказали, что есть на свете королевская дочь, и её благородное сердце дарует мир и покой всем, кто к ней приближается. Я так жаждал и желал Ингегерд, как ещё ни один мужчина не желал ни одной женщины. Я хотел ухватиться за неё, как душа усопшего держится за ангела, несущего её к небесному престолу!
Глубокое отчаяние совсем лишило короля сил. Он глубоко вонзил остриё меча в доски деревянного настила и ухватился за рукоять, чтоб удержаться на ногах.
— Я полюбила тебя с того дня, как впервые услыхала твоё имя, — прошептала Астрид.
— Господи! — с тоской продолжал король. Казалось, он не слышал её слов. — Куда я ни гляну, всюду вижу предательство, зависть и злобу. Куда ни ступлю, всюду вижу людей, вводящих меня в соблазн и сомнение. О, если бы рядом со мной была Ингегерд — королевская дочь! Её глаза, зоркие, проникающие в людские души, отыскали бы для меня единственно верный путь в моих земных скитаниях. Но вместо Ингегерд в моё сердце обманом проникла лживая и корыстная, холодная как лёд змея!
При этих словах Астрид вздрогнула и ничком упала на грубые доски настила.
— Так говорил мне старый Хьялтэ! — прошептала Астрид. — Все сбылось! О король Олав, я просыпаюсь глубокой ночью и плачу до утра. Но так, чтоб ни одна слезинка не упала на тебя. Потому что мои слезы прожигают полотняные простыни, как расплавленное железо. И я жажду только одного — смерти!