Глубоко вздохнув, Джоселин закинула голову вверх и вглядывалась в темноту неба, усыпанного бесчисленными звездами, до тех пор, пока у нее не заболела шея. Но эта боль была ничто по сравнению с болью, гнездившейся у нее в душе.
В эту ясную ночь все стало для Джоселин предельно ясным. Острые лучи далеких звезд кололи глаза, причиняя такую же боль, как и мысли.
Джоселин, вздрогнув, повела плечами, расправила их, сбрасывая с себя ношу нелепых, смехотворных надежд. Как она была глупа, что позволила им возникнуть и изменила своему прежнему практичному и трезвому взгляду на окружающий мир и на то, что творится в нем.
Сперва она проявила редкостную наивность, размечтавшись о какой-то близости с Эдвардом Пелемом лишь только потому, что он был с ней добр. Затем Роберт де Ленгли ворвался в ее жизнь огненным метеором. Ее увлек бурный поток чувств, где все смешалось — и удивление, и страх, и восхищение. И Джоселин не отдавала себе отчета, что уже попала в водоворот, пока не стало слишком поздно выбираться из него. Пока король не сделал своего неожиданного объявления.
Теперь ею овладели совсем иные чувства — гнев и ревность. Инстинкт самосохранения, хладнокровие и ирония, оберегавшие ее прежде, куда-то улетучились. Она лишилась брони, в которую была одета, и ее израненная душа оказалась открытой для любого оскорбления. Если бы можно было сейчас забиться в какую-нибудь щель и подобно дикому животному зализывать свои раны, но ее не оставляли в покое. Отец и Брайан подвергли ее унизительному допросу о том, как обращался Роберт де Ленгли с ней и Аделизой, когда сестры находились в его руках.
Было очевидно, что мужчины из семейства Монтегью против любых кровных уз с де Ленгли, но открыто возражать королевской воле они не смели. Кроме возврата всех замков и земель, Роберт требовал еще и возмещения за потерю своих доходов на протяжении многих лет. Эта плата составляла немыслимую сумму.
Аделиза и ее богатое приданое, по мнению короля и его советников, вполне могли послужить наградой человеку, многократно доказавшему свою преданность королевскому знамени. Это бы смирило и отца невесты. А чтобы гот мог не слишком тревожиться о судьбе дочери, отданной замуж за бывшего врага, и вовремя воспрепятствовать возможному плохому обращению с ней супруга, Стефан предложил ему прибыльный пост наместника в одном из близлежащих графств.
Через несколько недель или месяцев Аделиза станет женой человека, который внушает ей ужас, лишь только потому, что так приказал король. У нее не было выбора. Спрашивать ее согласия никто не собирался. Женщина по закону принадлежит до замужества отцу, а после — супругу. Боже, помоги той, кого отдали в жены холодному негодяю или жестокому извергу. Жизнь ее будет адом, из которого нет никакого выхода. Кроме смерти. Джоселин убедилась в этом на примере своей матери.
Вглядываясь в далекие мерцающие звезды, Джоселин размышляла о том, смогла ли душа ее матери обрести если не блаженство, то хотя бы покой на небесах. Или там так же холодно, темно и одиноко, как здесь, на грешной земле?
Не повторит ли она судьбу матери? Сколько пришлось выстрадать этой женщине, будучи выданной замуж за мужчину, который презирал ее и унижал постоянно! Она скрывала это от юной дочери, и Джоселин сейчас укоряла себя в том, что в детстве не проявляла к матери достаточно сочувствия.
Брак Аделизы, несомненно, будет складываться совершенно по-другому. Джоселин жалела сестру, когда та лила слезы, но была уверена, что все это долго не продлится. В Англии не найти мужчину, более привлекательного, чем Роберт де Ленгли, да и в целом мире тоже. Так сказал Стефан, и Джоселин ему верила. Аделиза скоро избавится от страха и обнаружит, что очень приятно быть его супругой, и будет жить в любви и богатстве.
Джоселин желала этого Аделизе. Она искренне хотела бы порадоваться счастью сестры. Но вернуться в комнату, которую она делила с сестрой, Джоселин не могла. Может быть, позже, но только не сейчас.
По правде говоря, Джоселин настолько потеряла голову, что готова была отдать все оставшиеся годы своей жизни за один год, чтобы прожить его в облике Аделизы. Один лишь год побыть красавицей, такой, чтобы все мужчины оборачивались ей вслед, а их сердца замирали. Стать на один год женой Роберта де Ленгли.
Скрестив руки на груди, Джоселин медленно проследовала вдоль крепостной стены, при свете звезд увидела ступени лестницы, и они увлекли ее наверх. В ночь, подобную этой, амбразуры пустовали. Лишь меж несколькими зубцами маячили окоченевшие часовые. Никто не окликнул Джоселин, не спросил пароля. Наверху ветер свирепствовал вовсю, завывал в бойницах, прорывался в пространство между каменными зубцами. Джоселин укрылась за одним из них.
Пусть здесь царят холод и тьма, но зато ей не надо ни от кого прятать охватившее ее отчаяние. Ее страстная натура, постоянно подавляемая, жаждала свободы, и только здесь она ее получала.
— Вам давно следует лежать в теплой постели, мадам.
Тень, еще чернее, чем окружающий мрак, отделилась от стены, как будто ожил камень.
— Очень неразумно бродить в одиночестве в такой поздний час.
Джоселин быстро оправилась от испуга.
— Вам тоже не следует рисковать, милорд де Ленгли. Слишком многих людей в этой крепости обрадует поутру известие, что вас прикончили ночью.
— Конечно, но у меня есть при себе меч и кинжал, и я умею с ними обращаться. А вот как вы можете оправдать совершаемую вами глупость? Что послужило тому причиной?
Джоселин отвернулась. Ее взгляд уперся в темноту, словно в стену. Он был причиной, но как она могла признаться ему в этом.
— У меня нет оправданий. А причина проста — мне не сидится взаперти.
— Так же, как и мне.
Роберт де Ленгли подошел поближе, оперся о каменный зубец и тоже стал вглядываться в темное пространство впереди себя. Он стоял так близко, и ей показалось, что она чувствует исходящее от его руки тепло.
Господи! Если б Роберт уже раз не держал ее в своих объятиях, как легко было бы у нее сейчас на душе. Зачем он дал ей тогда ощутить, хоть на краткий миг, что значит быть желанной? И как глупа она, что опять хочет повторения той же сцены и тех же ощущений.
— Как ваша сестра? Хотя зачем спрашивать. Я и так догадываюсь.
— Ей очень плохо, — искренне ответила Джоселин. — Обручение повергло ее в шок.
— Как и всех нас. — Де Ленгли издал короткий невеселый смешок. — Знайте, мадам, что я поклялся… торжественно поклялся никогда больше не связывать себя узами брака. Предшествующего опыта для меня достаточно.
Джоселин не могла разглядеть выражения его лица, но в голосе его было столько неподдельной горечи, что она удивилась.
— Как же тогда король решился настоять на обручении? — спросила она. — Всем известно, что он с уважением относится к подобным торжественным обетам.
— Освободить от обета очень легко. Его брат — епископ Винчестерский. К концу недели мы получим святое благословение. Сам Господь не поможет человеку, которому Стефан Блуа решил оказать милость.
Джоселин вздрогнула и поморщилась от произнесенного при ней богохульства. Но она не винила де Ленгли, во всем был виноват король. Ведь это он вынудил мужчину нарушить обет, хотя тот стремился сохранить верность умершей любимой женщине. Как же он любил свою жену и как же, наверное, горько ему сейчас! О, Святая Мария, Матерь Божья! Какое счастье быть любимой таким человеком.
— Я сожалею, что с вами так поступили!
— Я тоже сожалею. Сожалею, что меня силой принуждают жениться на невероятно красивой и до неприличия богатой девушке. Правитель Нормандии от имени Стефана, верховный судья, намекнул, что я на самом деле паяц, кукла, которую дергают за ниточки… Вы знаете, о ком я говорю?
Его внезапный вопрос озадачил Джоселин.
— Не имею ни малейшего представления.
— О, какая вы дипломатка!.. Ричард де Люси. Я знаю, что он уже успел вас обаять. Он считает, что я сошел с ума, что мое пребывание в царстве мертвых лишило меня разума. Так думает и мой старый друг Робин Лестер.