— Этим кольцом я объявляю тебя связанной со мной навеки, — промолвил милорд де Ленгли, поднес ее руку с кольцом к губам и поцеловал, а вернее, лишь изобразил поцелуй, на мгновение коснувшись ее пальцев.
Его жест был галантен и грациозен и соответствовал рыцарскому ритуалу. Но слезы хлынули из глаз Джоселин — не счастливые, а, наоборот, горькие слезы униженной невесты. Она моргала ресницами, стряхивая их.
Ведь она теперь отдана замуж тому самому Роберту де Ленгли, мужчине, который должен был стать супругом ее сестры. Мужчине, который один раз наградил ее жарким поцелуем, но не пожелал повторить его.
Священник распахнул церковные двери, чтобы те из присутствующих на церемонии, кто стоял поближе, смогли проникнуть внутрь и выслушать торжественную мессу. Но де Ленгли крепко сжал руку Джоселин и не допустил, чтобы толпа повлекла ее за собой.
— Что с вами случилось, мадам? То вы были так смелы, что замахнулись на меня кинжалом в присутствии всей моей свиты, а то вы расплакались, когда я надел на ваш пальчик золотой ободок.
Джоселин вздернула вверх подбородок, выказывая свою гордость, которая, казалось, давно ее уже покинула.
— Я не плачу. Это ветер. Он режет мне глаза.
— Да, разумеется, во всем виноват ветер. А еще и многое другое… У нас не было времени поговорить. Я сожалею…
— И я сожалею… Последние неприятные события, конечно, вас огорчили.
— Огорчили? — Удивление на его лице было неподдельным. — Почему я должен быть огорчен? И чем? Наоборот, мадам, я доволен всем, что произошло. Только нам с вами, мадам, надо побыстрее договориться, как извлечь из всего этого переполоха выгоду для нас обоих.
Роберт отстегнул застежку, стягивающую роскошный плащ, и этот плащ, сохранивший тепло его тела, окутал плечи Джоселин.
— Отовсюду веет холодом, даже из церкви, сколько бы свечей там ни зажгли. Вам надо согреться.
— Я не замерзла… нет…
Но он уже застегнул на ее шее плащ той самой острой бронзовой застежкой, которая послужила Джоселин оружием в ночной схватке с наемными убийцами в Белавуре.
— Я возвращаю вам это смертельное жало, — пошутил Роберт. — Может быть, это лучший свадебный подарок для моей супруги.
Король раздраженно звал их из глубины часовни.
— Поторопитесь, де Ленгли и его леди! Толпа расступилась, когда они проследовали к алтарю. Пламя свечей металось от сквозняков, растопленный воск капал на серебряные подсвечники, как слезы неисчислимых вдов, потерявших мужей в многолетней войне. Никогда и ничей свадебный обряд не совершался с такой поспешностью и равнодушием, никогда еще не было так холодно невесте.
Он — ее муж, она — жена ему!
Сейчас де Ленгли был облачен в парадные одежды и выглядел недоступным красавцем, а пару часов назад она видела, как он натягивает на вздернутые вверх ноги исподнее белье. Он был тогда смешон, как смешны все смертные, если их застигнут раздетыми.
Это происходило в его спальне, там, где она проведет с ним ближайшую ночь. И еще много-много ночей будет проводить с ним.
Джоселин поплотнее закуталась в плащ. Тяжелая ткань создавала ощущение уюта, дома, отделенного от внешнего сурового мира, безопасного убежища, о котором она грезила с детства, а бронзовая булавка, стягивающая плащ под горлом, была словно талисманом, знаком зародившейся в ту ночь их дружбы. Дружбы… или любви?
Роберт де Ленгли ничем не выказал своего неудовольствия сменой невесты. Наоборот, он был ласков с Джоселин. Будучи разумной девушкой, она должна быть тоже довольна. Став его женой, она возвратила ему земли, которых он так жаждал. Вряд ли он проявит неблагодарность и будет жестоко обращаться с нею. Хотя он и подвержен вспышкам гнева, как она успела заметить, все же в нем есть и совесть, и честь, и способность проявить милосердие. А на что большее могла надеяться женщина в те времена? Муж, совестливый и способный пожалеть, — истинное благословение для супруги.
Месса закончилась, и обвенчанная пара прошла из часовни через большой холл замка Монтегью. Музыканты заиграли, встречая процессию. Столы, придвинутые к стенам, были заставлены бочонками крепкого эля и вина. Слуги суетились, наполняя кубки и чаши и протягивая их гостям.
Стефан торопливо, но все же соблюдая меру приличия, испробовал и те и другие напитки, потом вручил молодоженам свои королевские подарки — Роберту искусно гравированную серебряную чашу для вина с бриллиантовым ободком, а Джоселин — четки из кораллов и жемчужин. Столь щедрый дар означал особое благоволение монарха, и Джоселин постаралась как можно приветливее улыбнуться, принимая из рук короля подарок, и даже нашла в себе силы вслух произнести обещание быть достойной монаршей милости. Роберт повторил те же самые слова. Но это как будто далось ему легко. Он с радостным и, казалось, беспечным смехом показывал драгоценную чашу гостям, попросив тотчас же наполнить ее вином.
Стефан отдал приказ седлать лошадей и провозгласил последний, заключающий всю церемонию, тост за новобрачных.
Все присутствующие обязаны были присоединиться, и возгласы гостей — искренние или нет, разобраться было невозможно — чуть не обрушили потолок большого холла. Роберт поворачивался во все стороны с чашей, поднятой в руке, и раздавал во все стороны обаятельные улыбки.
Король со свитой удалился. Только небольшое число приглашенных на свадьбу осталось в холле. Почти все из них были союзниками Монтегью. Тут уж было не до улыбок. Ясно было всем, что праздник кончился.
Роберт де Ленгли до этого долго спорил с де Люси, убеждал его, но даже этот хитрый лис не смог заставить короля изменить свои планы. Стефан Блуа не был человеком своего времени. Он был слишком совестлив и благороден. Когда корона возлагается на голову честного рыцаря, доброго и справедливого монарха, то жди беды… И для страны, и для самого короля, и для каждого подданного в отдельности.
Стефан поверил в честное слово, данное Монтегью, проникся сочувствием к вдовцу, самому воспитавшему сына и дочерей. Король даже прослезился, ибо их судьбы в чем-то совпадали. Все же де Люси удалось уговорить Стефана оставить отряды Лестера и Йорка поблизости от замка Монтегью. Это была хоть и слабая, но все-таки гарантия безопасности молодоженов, прикрытие от непредсказуемого приступа ярости лишенного жирного куска феодала.
Тишина, внезапно воцарившаяся в холле, тягостно действовала на всех. Роберт глотнул еще вина из подаренной чаши, притворяясь беспечным, и украдкой огляделся, высчитывая, какие козыри он может выложить в предстоящей опасной игре.
Конечно, он был благодарен де Люси, что эрлы Лестер и Йорк покинули королевский эскорт и сторожат теперь подступы к замку. Оба эти графа были друзьями его отца, и Роберта обрадовало, что в змеином гнезде, в которое превратился весь королевский двор, остались люди с понятием чести и долга. Жаль, что они вынуждены держать своих солдат на холодном ветру в походном лагере. Парни даже не смогут напиться вволю хорошего эля в честь бракосочетания де Ленгли.
— Миледи… простите меня… но вас зовут на кухню. — Служанка почему-то выглядела очень испуганной.
— Что с тобой, Элейн?
— Не знаю. Какой-то человек весьма грозным голосом приказал мне позвать вас.
Джоселин извинилась перед эрлом Лестером, который развлекал ее изысканной беседой, и, сославшись на неотложные дела, поспешила на кухню. Она даже возблагодарила Господа за то, что служанка прервала светскую беседу. Для нее было тяжкой обязанностью обмениваться любезностями с доброжелательно настроенным, но явно нетрезвым рыцарем.
Из жаркого, насыщенного испарениями мужских тел и мясных кушаний воздуха в холле она внезапно попала в леденящий холод коридора, подземного хода, ведущего на кухню.
Для нее это было облегчением — не видеть злобных глаз брата Брайана и грозно насупленных бровей отца. После скоропалительного отбытия короля Стефана ее супруг, став как бы распорядителем празднества, покинул свою невесту и, шествуя вдоль столов, пил со всеми — друзьями и недругами — хохотал, шутил, чертыхался и всех одаривал улыбкой.