Было странно, что, несмотря на тепло от жаровни внутри шатра и на жар, исходящий от их обнаженных тел, оба они — и Роберт и Джоселин — дрожали в ознобе. Только слезы, обильно пролившиеся из ее глаз, обжигали лицо Джоселин.
— Теперь вы можете представить себе, мадам, что значил для меня уход из жизни моего единственного сына… Я смотрел, как он умирает, и мне казалось, что вот-вот разомкнётся последнее звено в цепи, связывающей меня с этим грешным миром. За моей спиной была выжженная пустыня, впереди — непроглядный мрак. Когда я вгляделся в его застывшее личико, я понял, что Маргарет лгала. Он был мой… Он родился от моего семени. Но почему-то Бог решил забрать его к себе, а я не в силах был сразиться с Богом.
С тех пор мои руки ослабли, меч затупился, мой боевой конь стал спотыкаться. А эта ведьма в аду хохотала… Она и оттуда впивалась в меня своими острыми когтями. В самые страшные минуты я вдруг начинал сомневаться и думать, что и вправду Адам не сын мне, что я прошел по жизни, не оставив ни следа, кроме горы трупов, разоренных деревень и закопченных пожарами замков. Так оно почти и есть. И вот под конец жизни я к тому же еще посажен в клетку.
Сглотнув слезы, Джоселин попыталась ободрить его.
— Разве надо мучить себя вопросом, от кого был зачат Адам? Вы, милорд, пять лет лелеяли его, учили жизни, дарили ему отцовскую любовь. Он был истинным вашим сыном. Я готова присоединиться к вашим упрекам Господу за то, что он так рано забрал его к себе на небеса. Но ведь грешница, кипящая в аду, никогда не дотянется теперь до него, потому что малыш пребывает в раю. И он оттуда смотрит на вас. Он гордится вашими подвигами и горюет по поводу ваших неудач.
Роберт в ответ сжал Джоселин в объятиях так сильно, что ее ребра едва не хрустнули. Но этого не произошло. И не могло случиться, потому что так не бывает, когда мужчина обнимает любимую женщину. Бог охраняет их обоих, стоит на страже их любви.
— Но Господь возместил мне все потери, подарив мне тебя…
— А вы знаете, Роберт, что, когда мне было десять лет, я не хотела больше жить, потому что потеряла мать.
— А я теперь благодарю Господа за то, что ты не умерла в десять лет и дождалась меня.
28
— Проснись, любимая! У нас, кажется, гость!
Она сонно заморгала ресницами. Гостем мог быть только один человек — сам герцог Нормандский. Никого другого стража бы не пропустила.
— Вам придется прервать ваше в высшей степени приятное занятие, — бодро произнес герцог. — Лестер вернулся, и нам надо придумать какое-то объяснение, почему мы использовали его шатер для разнообразных развлечений.
Генри бесцеремонно откинул шелковый занавес, отделяющий ложе от остального пространства шатра, и уставился на обнаженные тела супругов. Роберт поспешно прикрыл покрывалом наготу своей жены.
Взгляд Генри пропутешествовал с давно не бритой щетины на подбородке своего узника до раскрасневшихся щек Джоселин.
— О, что я вижу! У меня была мысль бросить вашу супругу на растерзание льва, но вы, Нормандский Лев, уже, по-моему, мою идею осуществили. Я бы не потревожил вас, если бы Лестер не сучил ножками у входа и не жаждал отдохнуть в уже согретой постели.
Генри отвернулся, и супруги стали поспешно одеваться.
— Я люблю тебя, — произнес де Ленгли, натягивая штаны.
— И я люблю тебя, — ответила Джоселин, продевая голову в ворот платья.
Генри слушал этот разговор с интересом, но ограничился лишь коротким замечанием:
— Обычно эти слова произносят влюбленные при раздевании, а у вас все происходит наоборот. Впрочем, осмелюсь напомнить, что Лестер уже, вероятно, промерз до костей.
Они вышли на холод. Лестер, восседавший на походном стуле, тут же поднялся им навстречу и поцеловал руку Джоселин.
— Я в отчаянии, что отсутствовал, когда вы появились в моем лагере.
— Его высочество принц Генри покровительствовал мне, и я от всей души ему благодарна.
Генри явно был весьма доволен этим заявлением Джоселин.
— По воле провидения мы встретились. Каждый раз Господь дает нам уроки мудрости. Сейчас он напоминает мне о том, что нам всем надо поесть. Мой желудок, например, пуст.
После такого намека пажи мгновенно всполошились. Был тотчас накрыт стол. Свежеиспеченный хлеб источал тепло, сыр светился соблазнительной слезой, а крепкий эль пенился в кувшинах с широким горлом.
Джоселин испробовала напиток — он был хорош. Герцог не унижает своего достоинства и не ест и не пьет то, что предназначено для простонародья. Он знает себе цену и, вероятно, пойдет далеко. Так подумала Джоселин.
— Лорд Лестер возвратился из Бедфорда глубокой ночью, — произнес Генри с уже набитым ртом. — Представьте, как он удивился, когда мои гвардейцы не впустили его в собственный шатер.
Джоселин захотелось извиниться перед вельможей.
— Мы причинили вам много неудобств, милорд. Но у нас с Робертом не было выбора…
Роберт же встрепенулся, когда Генри упомянул Бедфорд.
— Скажи, чем ты занимался в Бедфорде, Робин?
Лестер выдержал его взгляд, но предпочел промолчать. За него ответил Генри:
— Лорд Лестер ездил туда по моему поручению проверить, насколько верен наш новый союзник.
— Кто же он?
— Эрл Дерби. Он отказался служить Стефану и перешел на мою сторону. Со своим войском он принимает участие в осаде Бедфорда. Мы уже взяли Тетбюри, а падение Бедфорда осталось ждать не долго.
— И как ведет себя эрл Дерби в новом качестве? — не мог не полюбопытствовать Роберт.
— Выше всяческих похвал, как мне доложили, — отпарировал Генри.
Лестер, опустив глаза, усиленно занялся едой.
Роберт снова обратился к Генри:
— И вы цените, сир, услуги подобных людей? Чья честь стоит не дороже плевка на ветру?
Лестер густо покраснел, а Генри спокойно возразил:
— Я не дурак, де Ленгли. Я оцениваю каждого из них ровно в то количество пенни, которое они стоят. И поверьте, никогда не переплачиваю. И цену вам я тоже знаю.
— Но я не присягну вам, Генри. Меня ваша оценка не интересует.
Все вокруг замерли, будто в ожидании вспышки молнии и удара грома. Но ничего подобного не случилось. Генри, правда, сначала гневно сощурился, но тут же расплылся в улыбке.
— Что ж, поживем — увидим! У нас еще будет время поговорить, де Ленгли. Вы, надеюсь, еще долго будете пользоваться моим гостеприимством.
Внезапно он сосредоточил свое внимание на Джоселин.
— Я вижу, миледи смертельно бледна и выглядит усталой. Впрочем, это неудивительно после вчерашнего бурного дня и… не менее бурной ночи. Рассказала ли она вам, Роберт, что ее братец гонялся за ней по всему лагерю и требовал, чтобы ее сожгли на костре?
Роберт вскинул на Генри грозный взгляд.
— Если вы, сир, причините вред моей супруге в отместку за давние свои обиды, то обещаю вам нелегкую жизнь не только на этом свете, но и за порогом смерти. Живой или мертвый, на земле, на небесах и даже в преисподней, я буду вечно и всюду преследовать вас!
Хрупкий ледок вежливости мгновенно исчез, и обнажилась черная бурлящая полынья ненависти. Но Генри широко взмахнул рукой, как бы отметая прочь тени прошлого.
— Старая вражда похоронена! Сколько же мне толковать об этом? Хватит нам тузить друг друга и отправлять на тот свет хороших парней, и все из-за ерунды, которая, простите, мадам, и мочи конской не стоит. Я всегда побеждал, Роберт, и буду побеждать. Я обязательно стану королем Англии, на то Божья воля, и даже ты не сможешь мне помешать. А если ты впредь встанешь у меня на пути, я тебя уничтожу!
— Не угрожайте мне, сир. Я вас не боюсь. Даже вас, хотя вы опаснейший из врагов.
— Знаю, знаю… Незачем это повторять. Я давно это усвоил, — закричал герцог.
Лицо Генри налилось кровью. Все вокруг замерли, а Джоселин, стиснув пальцами винную чашу, вознесла безмолвную молитву небесам. И все же Генри первым взял себя в руки и произнес на удивление спокойно: