– Помолчи! – Каролина рукой зажала ему рот. Теперь и Филипп услышал какие-то звуки – легкое позвякивание, будто металлом по камню. – Мне надо идти.
Она повернулась, но Филипп удержал ее. Не говоря ни слова, он обнял сестру и поцеловал ее в лоб.
– Я никогда не забуду того, что ты для меня сделала. – Его голос был нежным и проникновенным.
Каролина вышла из кельи, машинально повернула ключ в замке и положила его в карман. Потом на цыпочках начала спускаться по винтовой лестнице навстречу странным звукам. Толстый ковер, которым мать когда-то приказала покрыть ступеньки, скрадывал ее шаги. Каролина дошла до бокового прохода, ведущего на хоры часовни замка. Теперь она не сомневалась, что звуки доносились именно оттуда. Отодвинув засов, она со скрипом отворила тяжелую дверь, под ее робкими шагами жалобно отозвались половицы. Снизу пробивался слабый свет, и она вдруг увидела, как из-за алтаря появилась высокая костлявая фигура отца с коротко остриженными седыми волосами.
– Каролина? Ты?
Она спустилась по крутой лестнице и вышла к органу. Каменная часовня замка Розамбу была старинным сооружением романской эпохи, остававшимся неизменным в течение шестисот пятидесяти лет: купель из красноватого гранита, сводчатый потолок из красного камня, на котором всегда красовался герб графа де ля Ромм-Аллери – роза и меч, хоры с потускневшими фресками и черная поблескивающая базальтовая глыба, служившая алтарем. Единственным украшением алтаря был золотой крест высотой в семьдесят пять сантиметров, отделанный драгоценными камнями. Человеку, входившему в церковь, алтарь не был виден. Свисавшие с боковых стен над крестом четырнадцать знамен полностью закрывали его. Это были знамена четырнадцати сражений, в которых граф одержал победу для Наполеона.
Со дня смерти матери здесь не отслужили больше ни одной мессы. Это была церковь войны, в которой пахло огнем и кровью.
– Ты молилась за нашу победу? – Отец поднял лампу и внимательно посмотрел в лицо дочери.
– Я прощалась. – Ее красивые серые глаза глядели на него спокойно.
– Странно, когда я давеча услышал шаги, у меня было такое ощущение, будто Филипп дома… – задумчиво произнес граф.
Каролина выдержала взгляд отца. Она не испытывала страха. Она в любой момент повторила бы снова то, что сделала для брата, и, не задумываясь защитила бы его от гнева отца. И не потому, что она одобряла поступок Филиппа, а просто потому, что он был ее братом. Но граф, похоже, не догадывался об истине.
– Я еще вчера хотел тебе сказать, – продолжил он, – Филипп не убит, как мы опасались. Я наводил справки. Он, очевидно, попал в плен, – граф запнулся, – или же мой сын… – Он замолчал и отвернулся, не желая, чтобы Каролина видела в этот момент его лицо. Потом зашел за алтарь. – Поди сюда, я должен тебе кое-что показать!
Каролина подошла к отцу. Ей хотелось рассказать ему всю правду, какой бы тяжелой она ни была для него. Но внутренний голос подсказывал ей, что час еще не пробил…
Граф поднял фонарь. Луч света упал на пол.
– Я спрятал здесь шкатулку с золотыми монетами и очень важными документами. Под средним камнем. Когда меня не станет, они могут тебе понадобиться. Симон знает об этом, ему ты можешь доверять.
Каролина взяла отца за руку, это был ласковый жест, которые он терпеть не мог, но сегодня граф даже ответил на него легким благородным пожатием.
– Я знаю, Каролина, что бы ни случилось, ты всегда поступишь правильно. – Он показал на герб: – Роза и меч, такова и есть жизнь – любовь и борьба…
Он отворил дверь в ризницу и подошел к шкафу, в котором хранились церковная утварь и одеяния. Нажал на скрытую пружину, и открылся потайной ящичек, а в нем – серебряная шкатулка. Когда граф поднял ее крышку, взору Каролины предстало сверкающее великолепие драгоценностей.
– Твоя мать носила эти свадебные украшения только один день – и больше никогда их не надевала. Теперь они принадлежат тебе. – Каролина в восхищении склонилась над сокровищами. – В Париже у тебя будет достаточно времени, чтобы разглядеть эти игрушки…
Каролина взяла шкатулку. Тем временем отец снял со стены знамя битвы при Маренго, разложил его на каменном полу и развязал шнуровку. Отшвырнув древко в сторону, он сложил полотнище.
– Я хочу, чтобы меня похоронили с ним, обещай мне это! – Его узкое смуглое лицо с глубоко посаженными глазами под кустистыми бровями и орлиным носом было, как всегда, невозмутимым.
Каролина могла лишь догадываться, что происходило в его душе…
Каролина разложила свадебные украшения матери на своей кровати с балдахином: диадема, колье, серьги, браслет и кольцо. Сверкающие россыпи звезд и цветов. Она была не в силах устоять перед соблазном, ей хотелось надеть их хоть на пару минут.
На лестнице прогремели тяжелые шаги Симона, донесся нетерпеливый голос отца. Через двадцать минут они отправляются. Каролина расшнуровала сапоги для верховой езды, скинула костюм.
Она так спешила, что, бросая жакет на пуфик, даже не обратила внимания на тихое звяканье ключа от комнаты в башне. Накинув белый кружевной пеньюар, девушка зажгла обе свечи возле большого венецианского зеркала на стене и высоко заколола серебряными гребешками свои отливающие синевой черные волосы. Потом она надела тяжелые украшения, приятно холодившие кожу и словно таинственно нашептывавшие ей: «Париж!» Отступив от зеркала, она улыбнулась. «Мы все сумасшедшие. Филипп, отец, я. И мать, наверное, тоже, иначе бы она носила эти драгоценности…»