К счастью, Мигель отделался лишь легкими ушибами: он умел приземляться мягко, как кошка.
Попробовали подтащить к окошку холодильник, для чего потребовалась и помощь Эдуардо. Но холодильник оказался низок: как ни старался Мигель, он не мог с него дотянуться до рамы окна.
— Ну что ж, — сказал Мигель, — попробуем иначе. Говорят, древние индейцы умели преодолевать силу притяжения. Отчего бы и нам не попробовать?
— Хм, — скептически отозвался Эдуардо.
Сестры же, не говоря ни слова, принялись помогать индейцу расчищать свободное пространство перед окном. Им казалось, что они подготавливают взлетную полосу. Во всем происходящем было что-то фантастическое. Но вот все готово.
Мигель Сантасилья отошел к дальней стене, выдохнул воздух, как спортсмен на старте, разбежался и... взбежал на несколько шагов по вертикальной стене. Сначала всего на несколько шагов... Но это была лишь первая попытка. Он стал пробовать еще и еще.
На метр над полом... На полтора... На два... Пот заливал ему глаза.
Дульсе протянула ему свою вязаную ленточку, которой были перехвачены ее волосы.
Он принял этот дар как драгоценность, приложил к губам и затем натянул низко над бровями, как издревле носили индейцы.
— Теперь получится! — улыбнулся он. Еще один старт, разбег и...
Ему удалось одной рукой ухватиться за провод, на котором держалась лампочка.
Провод оборвался, свет в помещении погас.
Но Мигель уже успел другой рукой вцепиться в оконную раму.
Он подтянулся и, сделав резкое движение головой, ударил макушкой в стекло. Он не боялся пораниться. Он ничего не боялся.
Осколки со звоном посыпались наружу.
Пленники услышали мужские голоса:
— Эй, кто там?
— Да никого! Эти придурки там, внутри, перепились и бьют посуду.
— Вот сволочь этот Гонсалес! Им оставил выпить, а нам нет.
Мигель еле слышно прошептал:
— Гонсалес!..
Потом он повернул голову в глубину помещения, в темноту
— Сеньорита Дульсе, я вернусь. Ждите меня!
Видел ли он девушку в кромешной темноте? Наверное, видел. Сердце подчас бывает зорче, чем глаза.
Потом он протиснулся в узкое отверстие и бесшумно спрыгнул вниз. Пленники даже не услышали звука приземления, точно он и вправду преодолел силу притяжения земли.
Сегодня был день поминовения святых апостолов Петра и Павла.
Небольшая базилика Нуэстра-Сеньора-де-Гуадалупе в районе Густаво-Мадеро была заполнена народом. Верующие приходили сюда охотнее, чем в расположенную неподалеку роскошную капеллу Посито. А причиной этого был кюре базилики, престарелый падре Игнасио. Люди любили его. Глаза отца Игнасио, уже обесцветившиеся от старости, тем не менее излучали какой-то особенный свет — свет милосердия и доброты. Многие хотели именно его иметь своим духовником.
Старенький отец Игнасио, служа мессу, преображался. Его дрожащий голос набирал силу, а движения становились широкими и внушительными, как у молодого. Во время службы его посещало вдохновение.
Сегодня, однако, что-то у него не клеилось, несмотря на то что он всей душой почитал двух святых апостолов. Но ему никак не удавалось полностью сосредоточиться на тонкостях торжественной службы.
Посторонняя навязчивая мысль все время отвлекала его, не давая покоя: «Тайна исповеди. Нельзя нарушить тайну исповеди. Но если от этого зависит человеческая жизнь?»
Он никак не мог выбросить из головы исповедь Лус, в которой она поведала ему о том, что произошло с ее сестрой-близнецом в Акапулько, какая опасность нависла над Дульсе и как она, Лус Линарес, настояла на том, чтобы не обращаться в полицию и скрыть от всех страшную правду. Скрыть от всех, но не от священника, который никогда не разгласит тайны.
Быть может, впервые в жизни священные слова богослужения он произносил автоматически, не вдумываясь, не пропуская их через свое сердце:
— Святые Первоверховные Апостолы Петр и Павел, учителя вселенной, молите Верховного Владыку мир вселенной даровать и душам нашим милость Господню...
Само звучание божественного языка — латыни — скрашивало огрехи священника. Для молящихся месса протекала так же гладко и слаженно, как обычно.
Падре глядел на свою паству и видел в основном женские лица. К сожалению, сегодня для большинства мужчин футбольный матч оказался притягательнее, чем церковная служба. А женщины тут были самые разные — молодые и старые, богатые и бедные. Но отцу Игнасио в каждой из них виделись лишь два лица — нет, скорее даже одно: Лус-Дульсе, Дульсе-Лус...
У входа в базилику, в уголке, падре Игнасио увидел мужскую фигуру и порадовался этому от всей души, тем более что это был молодой парень.