Сами уселись по краям. Места хватило всем.
Чирино, осторожно ступая, сдвинул повозку с места и потащил ее прочь от злосчастного места.
Никто не оборачивался. Ведь существует примета: заключенный, выйдя из тюрьмы, не должен оглядываться на нее, иначе вернется назад.
И они навсегда оставляли позади все плохое, темное, страшное, что было в их прежней жизни.
Отныне впереди лишь свет, лишь радость.
Конечно, будут и трудности. Но ведь, преодолевая препятствия, обретаешь силу. Пройдя через скорбь, овладеваешь мудростью.
Копыта Чирино постукивали по утрамбованной дороге, в их топоте слышался печальный и торжественный напев:
Оленья Песня. Убитый олень поет — значит, он не умер. Смерти нет! Нет и быть не может никогда, никогда!
Странно: на душе у всех было светло. За последний день все они очень изменились.
Лус сидела рядом с Пабло, и от этого ей было очень хорошо. Она чувствовала, что должна сказать что-нибудь, но никак не могла подобрать слова. И все-таки наконец решилась:
— Прости меня, Пабло.
Он улыбнулся ей слегка насмешливо:
— За что простить?
— Ну... — замялась Лус.
— А-а, понимаю, — протянул Пабло. — Из-за тебя мне не удалось посмотреть чемпионат мира по футболу. Нет не прощу.
Все заулыбались.
Они верили: Мигель не обидится на них за эти улыбки. Ведь он всегда мечтал о том, чтобы людям жилось счастливо.
Об Эдуардо никто не вспомнил.
Какая-то большая птица пролетела прямо над повозкой, едва не задев ее крыльями, и скрылась вдали. Похожа на сороку? Подробно разглядеть они не успели.
Пролетая, птица обронила перо, и оно медленно, плавно опустилось на грудь Мигелю — прямо туда, где зияла пулевая рана.
Дульсе взяла перо в руки и едва не вскрикнула: оно оказалось наполовину белым, наполовину черным. А если поворачивать его под разными углами к солнцу, оно отливает всеми цветами радуги. И становится непонятно, какого оно цвета.
— Птица судьбы? — спросила Лус.
— Нашей общей судьбы, — ответила Дульсе.
Наверное, у всех хороших людей судьба общая. Потому что они всегда готовы поддержать друг друга.
Даже если они живут в разных странах и ничего друг о друге не знают.
И даже если они живут в разные эпохи и между ними пролегли сотни и тысячи лет.
Древние пророки и герои поддерживают ныне живущих.
Современные юноши и девушки продолжают своими поступками то, что было задумано их предками. Тем самым они шлют им привет.
Привет вам, Икар, Спартак, Куаутемок! У нас с вами общая жизнь, общий дом.
— Лус! Дульсе! — кричала Роза Линарес.
— Дульсе! Лус! — восклицал Рикардо.
Родители, не в силах усидеть дома, встречали дочерей прямо у ворот.
Объятиям и поцелуям не было конца. Смех, слезы, вскрики, вздохи.
Родители со всех сторон осматривали каждую из дочек, словно желая удостовериться, что это действительно их дети, что их не подменили и что у них целы руки и ноги. И главное, головы. Их неглупые, но безрассудные головы.
Каждый что-то возбужденно говорил, и никто не слушал друг друга. Наконец все вчетвером обнялись и так застыли.
— Сколько можно ждать? — раздался за их спинами недовольный голос. — Нельзя ли немножко поторопиться?
На ступеньках стояла Кандида, и выражение ее лица было весьма сердитым.
— Тетя Кандида! Что случилось? — спросили сестры.
— Копуши, — пробурчала она. — Ни стыда, ни совести.
И, гордо вскинув голову, прошествовала в дом. Девушки последовали за ней. Едва войдя в гостиную, они все поняли.
Нетерпение Кандиды было вполне естественным.
Ведь старая добрая Томаса, узнав о благополучном возвращении своих любимых девочек, испекла не один, а целых десять маисовых тортов!
ЭПИЛОГ
Лаура сидела за письменным столом, пытаясь привести в порядок свои фотографии. Поводом для этого стала не только предполагающаяся всемирная фотовыставка, но и желание подготовить какие-то фотографии для скорой свадьбы дочерей Розы. Лаура была очень рада за подругу. Наконец все испытания остались позади, Рикардо и Роза не только вновь обрели обеих дочерей, но и будущих зятьев. Теперь в доме Линаресов готовились сразу к двум свадьбам.