— Спасибо, — проронил он. — Спасибо, я действительно признателен. У меня не так много друзей, которые волнуются обо мне.
Хельга поежилась и села, словно среди натопленной комнаты ее внезапно охватило стылым снежным ветром. Не обижайте меня вашей дружбой, хотела сказать она, если не можете дать большего, то и подачек не давайте… Шани снял чайник с огня и принялся разливать кевею по кружкам, найденным в закромах лесника; Хельга смотрела, как терпкий темно-коричневый напиток льется из носика и понимала, что едва сдерживает слезы.
— И вам спасибо, — сказала она в конце концов. У него ведь и без того хватает и трудностей, и забот. Незачем нагружать еще и бабские беды. — Я рада быть вашим другом…
Потом они сидели за неровным, но крепко и основательно сколоченным столом и ужинали — и Хельга вдруг успокоилась и расслабилась настолько, что даже отпустила какую-то вполне себе хорошую шутку, над которой Шани искренне расхохотался чуть ли не до слез. Тогда в груди Хельги словно распрямилась сжатая пружина, и девушка вдруг ощутила невероятное облегчение. Больше не надо было ни смущаться, ни бояться себя и своих мыслей — в мире ничего не осталось, кроме крошечного домика в центре леса, отблесков пламени на стенах и уставших в дороге людей, которым сегодня уже было некуда спешить и нечего терять.
— Наставник, вы все-таки убьете принца? — Хельга наконец задала вопрос, который не давал ей покоя со вчерашнего дня. Шани пожал плечами и с пару минут размышлял молча.
— Не хочу я никого убивать, — сказал он. — Обернуться может и впрямь по-всякому, но… не хочу.
Тревога кольнула висок. Она никуда и не девалась, просто задремала, разомлев от тепла и покоя, но сейчас зашевелилась опять, и Хельга вдруг подумала, что видит Шани в последний раз. И это была не просто случайная мысль, а железная уверенность.
— Но ведь и принц может…, - начала было она и не довела мысль до конца. Шани пожал плечами. Сиреневые глаза мягко блеснули в золотистом полумраке комнаты.
— Может, — просто сказал он. — Но я надеюсь, что не станет.
Дыши глубже, глупая, откликнулся внутренний голос, не хватало тебе еще разреветься тут. Хельга шмыгнула носом и сказала, пытаясь преодолеть спазм, стиснувший горло:
— Несчастливая у меня судьба. Всегда теряю тех, кого люблю.
Шани вопросительно поднял левую бровь, разделенную пополам старым шрамом. На Хельгу он не взглянул, предпочитая смотреть на дно кружки. И что он там нашел интересного..?
— Может, и не всех, — задумчиво откликнулся Шани, когда пауза явно затянулась и стала уже невежливой. Хельга криво усмехнулась и с преувеличенным вниманием стала рассматривать свои пальцы — расцарапанные, с коротко срезанными ногтями. Мальчишеские некрасивые руки, но ведь надо же на что-то смотреть… Так пусть будут руки.
Ей в самом деле было нечего терять. Все сделанное и несделанное припомнит и рассчитает Заступник на Суде — а сейчас у Хельги остался только внутренний озноб, с которым она никак не могла справиться.
— Не ходите туда…, - попросила она, не отрывая взгляда от рук. — Не ходите. Принц, он… Он готов на все, что угодно. А у меня матери нет, семьи нет… и вас не будет.
Тяжелая сухая ладонь накрыла ее судорожно стиснутые пальцы. Хельга несмело подняла голову и, отважившись посмотреть Шани в глаза, не увидела там ничего, кроме усталости. В Хельге словно зазвенели струны, туго натянутые на колки.
— Неужели вы не видите…, - проговорила она и не поверила, что смогла произнести это. Слова вырывались из губ, словно родник, пробивающий дорогу сквозь скалы. — Не понимаете..?
— Что?
— Что я люблю вас.
Слова вырвались на волю, и Хельга всей своей трепещущей в ознобе шкурой ощутила точку невозврата, после которой уже ничего нельзя изменить и исправить. Рука Шани дрогнула и сжала ее пальцы.
— Я знаю, — коротко и просто ответил он. Хельга почувствовала пульс сосудов на висках. Вот как все спокойно и незамысловато. Он знает. Новость доведена до сведения и ответ получен. Распишитесь в получении и живите себе дальше. Хельга попробовала отнять руки, но Шани ее не выпустил.
— Я знаю, — повторил он. — Хельга, но ты же помнишь, кто я. И я не могу дать тебе ни семьи, ни положения в обществе. Ничего…
Хельга все-таки освободила руки и порывисто подошла к печи — к огню, который сейчас казался намного легче и добрее того пламени, которое глодало плоть где-то в области сердца. Я же не ведьма, подумала она, зачем меня сжигать?
— Неважно, — сказала Хельга вслух. — Все это не имеет значения… Просто не прогоняйте меня. Я скоро доучусь и уеду куда-нибудь… Я никогда вас не потревожу и ничего не попрошу. Мне просто…, - голос дрогнул и сорвался. — Я просто не могла больше молчать.
Тонкие рыжие язычки облизывали поленья, и Хельге вдруг захотелось протянуть к ним руку и ощутить ласку пламени. Шани поднялся с лавки и подошел к девушке; Хельга испугалась, что он сейчас услышит биение ее сердца.
Чужая рука опустилась на ее плечо. Хельга почувствовала, как по телу прошла властная горячая волна.
— Посмотри на меня, — негромко произнес Шани. — Посмотри, пожалуйста.
Пожалуй, Дрегиль в чем-то был прав, думал Шани, глядя куда-то вверх, в потолок. Огонь в печи давно погас, и в доме царила глухая непроницаемая тьма. Что можно рассказать о любви, кроме очередных напластований розовой пошлости…
Почему же тогда эта девочка была естественной, словно биение сердца? Которое, кстати, стало стучать с недовольными перебоями…
Приподнявшись на локте, Шани поцеловал спящую Хельгу в макушку и плотнее укрыл одеялом. Она что-то пробормотала во сне, но так и не проснулась. Пусть отдыхает, подумал Шани, завтра будет долгий и трудный день. Вернее, уже сегодня.
Сначала она плакала. Потом перестала. Потом ей было больно и горячо, и она кусала губы, чтобы не разрыдаться, но удержаться так и не смогла, и Шани все еще ощущал на губах соленый вкус ее слез. А потом, когда все закончилось, и они лежали рядом, не в силах разжать стиснутые ладони, то Хельга промолвила едва слышно: спасибо, это лучшее, что со мной было… Завтра она поймет, что отдалась некрученой-невенчанной, что у них нет абсолютно никакого будущего, что случившееся — не лучшее, а страшное, и теперь она полностью зависит от расположения Шани… Но это будет завтра.
Государь Миклуш знал, о чем говорит. Стоит распробовать вкус власти, и он придется по душе. И неважно, что это за власть — над влюбленной девушкой или над целой страной, вкус остается притягательным в любом случае. Хельга шевельнулась во сне, и Шани погладил ее по спутанным волосам.
— Спи, девочка, — шепнул он. — Все будет хорошо.
Он поднялся, подошел к столу и несколько минут чиркал огнивом, пытаясь зажечь лампу. Когда тихий свет озарил домик лесника, то Хельга пошевелилась под одеялом, но не проснулась. Шани сел за стол и какое-то время смотрел на спящую девушку, а затем вынул из своей сумки лист бумаги и чернильницу, которые всегда носил с собой, и принялся писать. Аккуратные, почти каллиграфические буквы с резким подчеркиванием гласных ложились на бумагу, Хельга спала, дыша тихо-тихо, а Шани чувствовал, что в нем словно пробуждается старое, давно забытое чувство. Закончив письмо, он снял с пальца перстень с аметистом и положил его на бумагу.
Далеко за лесом занимался рассвет.
Когда красное морозное солнце выплыло из сонно похрустывающего дымного тумана и зарумянило охрой стволы корабельных сосен, то Шани уже вышел на дорогу, ведущую в Гервельт. До особняка предстояло идти не больше часа.
«Моя встреча с принцем может обернуться по-всякому, в том числе и очень плохо. Если я не вернусь к завтрашнему утру, то забери мою сумку и это письмо и возвращайся в столицу. Скажи государю, что я сделал все, бывшее в моих силах, и погиб с честью».
Гервельт, изящный деревянный терем среди золотистых сосен, озаренный солнцем, выглядел иллюстрацией к старинной сказке. Мороз нарисовал дивные узоры на стеклах его окон; казалось, что за ними живет королевна или волшебница, или таятся невиданные сокровища; Шани какое-то время рассматривал его балконы и башенки, прикидывая, какая часть особняка охраняется хуже, а затем решил не красться татем в ночи, а войти с парадного входа.