— Славная малышка! — сказал Гэбриэл, едва двери за ними закрылись.
— Вы ее совсем приручили.
Гэбриэл нахмурился.
— Полно вам, Норрис. Миссис Барт мне симпатична. И мне ее жаль. Если хотите знать мое мнение, ей не очень-то легко живется.
— Возможно. Она не кажется счастливой.
— Барт — грубая скотина. И много пьет. По-моему, он бывает жесток. Вчера я заметил у нее на руке несколько синяков. Держу пари, он ее поколачивает. Подобные штуки приводят меня в ярость.
Горячность Гэбриэла меня несколько удивила. Заметив это, он резко кивнул.
— Да-да! Я не притворяюсь. Жестокость всегда выводит меня из равновесия… Вы когда-нибудь задумывались над тем, сколько приходится вынести иным женщинам?.. Да потом еще и молчать об этом!
— Я полагаю, их защищает закон.
— Ничего подобного, Норрис! Лишь в самом крайнем случае. А так — систематическое запугивание, пренебрежение, издевательства, а порой и побои, если муженек хватит лишку. Что может сделать женщина? Только терпеть! Терпеть и молча страдать. Такие, как Милли Барт, не имеют собственных денег. Куда им деваться, если они даже и уйдут от мужа? Родственники не любят раздувать семейные дрязги. Женщины, подобные Милли Барт, совершенно одиноки. Никто и пальцем не шевельнет, чтобы помочь.
— Да, правда, — согласился я и с изумлением посмотрел на него. — Вы принимаете это близко к сердцу.
— Уж не думаете ли вы, что я не способен на искреннее сочувствие? Мне миссис Барт нравится. И мне ее жалко. Хотелось бы ей помочь… но, пожалуй, тут ничем не поможешь.
Я пожал плечами. Вернее было бы сказать, что я попытался пожать плечами, за что поплатился приступом сильной боли во всем моем искалеченном теле. Но вместе с физической болью пришла и более острая и коварная — боль воспоминаний. Я снова сидел в поезде, следовавшем из Корнуолла в Лондон, и видел, как в тарелку с супом капают слезы.
Все начинается совсем не так, как сам себе представляешь. Уступив жалости, становишься уязвимым перед ударами жизни, и оказываешься… где? В моем случае — в инвалидной каталке, когда будущего нет, а прошлое над тобой насмеялось.
— А как поживает «славная штучка» из «Герба Сент-Лу»? — спросил я.
Гэбриэлу такой переход, должно быть, показался неожиданным.
Он усмехнулся.
— Все в порядке, старина! Я крайне осторожен. Пока я в Сент-Лу — ничего, кроме дела! — Гэбриэл вздохнул. — Хотя жаль, конечно! Она как раз в моем вкусе… Но что поделаешь? Чем-то надо жертвовать. Не могу же я подводить партию тори!
Я спросил, действительно ли тори так щепетильны на этот счет. Гэбриэл ответил, что в Сент-Лу очень силен элемент пуританства[56]. Рыбаки, по его словам, склонны к религиозности.
— Несмотря на то, что у них по жене в каждом порту?
— Это же в морском флоте! Вы что-то путаете, старина!
— Смотрите, сами не запутайтесь… с «Гербом Сент-Лу» или миссис Барт.
Он неожиданно вспыхнул.
— Послушайте, на что вы намекаете? Миссис Барт — порядочная женщина… абсолютно порядочная. И славная!
Я с любопытством смотрел на него.
— Говорю вам, она порядочная, — настойчиво повторил он, — и не потерпит ничего такого…
— Верно. Я тоже так думаю. Но она-то сама, знаете ли, от вас в восторге.
— О-о, это все Крест Виктории и тот случай в гавани, да еще всякие слухи.
— Я как раз хотел спросить вас об этом. Кто эти слухи распространяет?
Он подмигнул.
— Я вам вот что скажу… они полезны… очень полезны! Уилбрехэма, беднягу, можно списывать в архив.
— Кто их распускает? Карслейк?
Гэбриэл затряс головой.
— Не Карслейк. Нет! Он слишком неловок. Я не могу ему доверить. Приходится все делать самому.
Я расхохотался.
— Вы станете всерьез утверждать, будто не моргнув глазом рассказываете людям, что могли бы заполучить и три Креста Виктории?!
— Ну, не совсем так. Я использую для этого женщин… не самых умных. Они стараются «вытянуть из меня подробности» (которыми я делюсь крайне «неохотно»)… Потом, когда я, опомнившись, ужасно смущаюсь и прошу не говорить об этом ни одной живой душе, они поспешно уходят и рассказывают все своим лучшим друзьям.
— Вы и впрямь абсолютно бесстыдны, Гэбриэл!
— Я веду предвыборную борьбу. Мне надо думать о своей карьере. Подобные вещи оказываются куда важнее, чем то, разбираюсь ли я в вопросах тарифов, репараций[57] или равной оплаты за одинаково скверную работу. Женщин обычно больше интересует сама личность кандидата.
56
Пуританство — возникшее в XVI веке религиозное движение за очищение Англиканской церкви от остатков католицизма в доктрине и обрядах, представители которого отличались строгостью нравов и религиозной нетерпимостью.
57
Репарации — возмещение ущерба, причиненного во время войны страной, которая потерпела поражение.