У меня вдруг мелькнула мысль, что Милли, пожалуй, была бы хорошей женой для Джона Гэбриэла. Возможно, она не сумела бы постигнуть его честолюбие (впрочем, честолюбив ли он? Я уже засомневался), но она поддержала бы его в горькую минуту, когда подступают сомнения в самом себе, что время от времени прорывалось в его нестерпимо самоуверенную манеру держаться.
В Джоне Барте, похоже, ревность сочеталась с пренебрежением, что в общем не является редкостью. Возмущаясь глупостью и слабохарактерностью Милли, он в то же время приходил в неистовство, если ей оказывал внимание какой-нибудь другой мужчина.
— Вы не поверите, капитан Норрис, — продолжала Милли, — но Джим говорит ужасные вещи о майоре Гэбриэле. И все только потому, что майор пригласил меня на чашку кофе в «Рыжую кошку». Он был так любезен — я имею в виду майора Гэбриэла, а не Джима! — и мы долго сидели за чашкой кофе… Хотя я уверена, у майора Гэбриэла не так уж много свободного времени! Он говорил так хорошо — расспрашивал меня о моем отце, о лошадях, о том, как все было в Сент-Лу в те времена. Просто невозможно быть внимательнее и любезнее! А потом… потом… Джим наговорил мне такого!.. Он был в ярости!.. Крутил мне руку… я вырвалась и заперлась в своей комнате. Иногда я просто в ужасе от Джима. О-о, капитан Норрис, я так несчастна! Лучше бы мне умереть!
— Что вы, миссис Барт! Ни в коем случае!..
— Я правда хотела бы умереть. Что будет со мной? Я уже не жду ничего хорошего. Дальше будет все хуже и хуже… Джим из-за пьянства теряет клиентов, и это бесит его еще больше. Я его боюсь. Правда, боюсь…
Я успокаивал ее как мог, я и правда не думал, что все настолько плохо, хотя Милли, конечно, несчастная женщина.
Когда я сказал об этом Терезе, она не проявила интереса к положению миссис Барт.
— Неужели ты не хочешь послушать об этом? — спросил я с упреком.
— Не особенно, — ответила Тереза. — Все несчастные жены похожи друг на друга, и истории их довольно однообразны.
— Ты бесчеловечна, Тереза!
— Признаю, сочувствие никогда не было сильной чертой моего характера.
— Мне кажется, — сказал я, — что эта несчастная влюблена в Гэбриэла.
— Я в этом почти уверена, — сухо заметила Тереза.
— И тебе все равно ее не жаль?
— Ну, во всяком случае, не из-за этого. Я считаю, что влюбиться в Гэбриэла — это большое удовольствие.
— Что ты говоришь, Тереза! Уж не влюблена ли ты в него сама?
— Нет. К счастью, нет.
— Ты нелогична, — придрался я к словам. — Только что ты сама сказала, что влюбиться в Гэбриэла было бы удовольствием.
— Но не для меня, — возразила Тереза, — потому что я отвергаю — и всегда отвергала — эмоции.
— Пожалуй, это правда, — сказал я, — но почему? Этого я не могу понять.
— А я не могу объяснить.
— Попытайся! — настаивал я.
— Хью! Как ты любишь все анализировать. Хорошо, я попытаюсь. Наверное потому, что у меня отсутствует инстинктивное восприятие жизни. Для меня невыносимо сознавать, что моя воля и разум могут быть полностью захвачены эмоциями. Я могу контролировать свои действия и в значительной мере контролирую свои мысли… Но не быть в состоянии управлять своими чувствами! Это задевает мою гордость и унижает меня.
— Ты не думаешь, что существует опасность чего-то серьезного между Джоном Гэбриэлом и миссис Барт? — вернулся я к прежней теме разговора.
— Ходят слухи. И Карслейка это беспокоит. Миссис Карслейк утверждает, будто сплетничают многие.
— Ну и женщина! Да она сама может что угодно выдумать!
— Согласна. Однако миссис Карслейк представляет общественное мнение. Точнее, мнение наиболее злобной и болтливой части общества Сент-Лу. К тому же и Барт распускает язык, когда выпьет лишнего, а это случается очень часто. Конечно, всем известно, что он очень ревнив и на многое в его разговорах не стоит обращать внимания, но все это порождает слухи.
— Гэбриэл должен быть осторожнее, — сказал я.
— А это не в его характере, не правда ли?
— Ты не думаешь, что ему в самом деле нравится эта женщина?
— Мне кажется, — не спеша ответила Тереза, — что Гэбриэлу просто ее жаль. Он — из тех, кто легко поддается состраданию.
— Как ты думаешь, он не заставит ее бросить мужа? Это было бы несчастьем!