«Хьюго, дорогой, — писала она, — меня не пускают к тебе. Я приду, как только разрешат. Постарайся скорее поправиться. С любовью, Дженнифер».
«Не тревожься, Хью, — успокаивала она в другом письме. — Главное — ты не погиб, остальное не имеет значения. Скоро мы будем вместе — навсегда. Твоя Дженнифер».
Я написал ей неразборчивыми карандашными каракулями, чтобы она не приходила — что не должна приходить. Что я мог предложить Дженнифер теперь?
Я увидел ее только после того, как выписался из больницы и оказался в доме своего брата. Во всех ее письмах звучала одна и та же нота. Мы любим друг друга! Даже если я никогда не поправлюсь, мы должны быть вместе. Она будет за мной ухаживать. У нас все же будет счастье… не такое, о каком мы мечтали раньше, но все-таки счастье.
И хотя моим первым порывом было сразу разрубить этот узел, сказать Дженнифер: «Уходи и больше никогда не приходи», — все же я колебался. Я верил, как и она, что нас связывает не только физическая близость, что у нас остается радость духовного общения, Конечно, для Дженнифер было бы лучше уйти и забыть меня… но если она не уйдет?
Прошло много времени, прежде чем я уступил и разрешил Дженнифер прийти. Мы часто писали друг другу, и наши письма в самом деле были письмами любви, вдохновляющими… героическими…
И вот наконец я сдался.
Ну что же, она пришла.
Ей не разрешили пробыть долго. Думаю, уже тогда мы оба все поняли, хотя и не признавались себе в этом. Дженнифер пришла снова. Пришла она и в третий раз. Но больше я уже не в состоянии был выдержать. Третий визит Дженнифер продолжался всего десять минут, но мне показалось, что прошло, по крайней мере, часа полтора! Я с трудом поверил, когда после ее ухода посмотрел на часы. Не сомневаюсь, что она испытывала то же самое.
Нам нечего было сказать друг другу…
Да, вот так-то…
В конце концов оказалось, что ничего серьезного между нами не было. Есть ли что-нибудь горше призрачного счастья? Единство взглядов, взаимопонимание, когда мысль одного тут же подхватывалась другим, дружеское участие — иллюзия… всего лишь иллюзия, рожденная взаимным влечением между мужчиной и женщиной. Ловушка, расставленная Природой, — самая хитроумная, самая совершенная из ее уловок. Между мной и Дженнифер существовало только чувственное влечение — и оно породило столь чудовищный самообман. Страсть, только страсть… Это открытие вызвало во мне стыд и негодование. Я почти возненавидел и себя, и Дженнифер. Мы растерянно смотрели друг на друга, и оба на свой лад пытались понять, что же стало с тем чудом, в которое мы оба так верили.
Я прекрасно сознавал, что Дженнифер молода и красива, но, когда она говорила, мне было скучно. И я тоже вызывал у нее скуку. Мы уже ни о чем не могли говорить, ничего не могли обсуждать с удовольствием.
Дженнифер продолжала упрекать себя за все, что произошло. Меня это раздражало, казалось ненужным и отдавало истерикой. Зачем то и дело твердить об этом?
Уходя в третий раз, Дженнифер заявила, бодро и настойчиво:
— Хью, дорогой, я очень скоро приду опять.
— Не надо, не приходи.
— Но я обязательно приду. — Голос Дженнифер звучал глухо, неискренне.
— Ради всего святого! Не притворяйся, Дженнифер! — заорал я на нее. — Все кончено! Кончено!
Она как будто не слышала и продолжала говорить, что посвятит свою жизнь уходу за мной и что мы будем очень счастливы. Она уже настроилась на самопожертвование, это меня и взбесило. Я с ужасом понял — Дженнифер сделает, как сказала. Подумать только, что она постоянно будет рядом, болтая ни о чем, стараясь быть доброй, бормоча жизнерадостные глупости… Меня охватила паника — паника, рожденная слабостью и болезнью.
Я крикнул, чтоб она уходила, немедленно уходила прочь. Дженнифер ушла. Она испугалась, — но в глазах ее читалось облегчение.
Потом, когда в комнату зашла моя невестка Тереза, чтобы задернуть занавески, я заговорил с ней о Дженнифер.
— Вот и все, Тереза, — сказал я. — Она ушла… ушла… Она ведь не вернется, правда?
— Нет, не вернется, — тихим голосом подтвердила Тереза.
— Как ты думаешь, это моя болезнь заставляет меня видеть все… неправильно?
Тереза поняла, что я имел в виду. И ответила, что болезни, подобные моей, по ее мнению, скорее помогают видеть вещи такими, какие они есть на самом деле.
— Ты хочешь сказать, что теперь я вижу Дженнифер такой, какая она есть?
Тереза ответила, что имела в виду не совсем это. По ее мнению, теперь я вряд ли могу понять Дженнифер лучше, чем прежде, но зато я сейчас точно знаю, как действует на меня ее присутствие.