Девочка видела и не понимала, понимала и не хотела верить, верила и не могла выдержать.
- Какого... - подавился очередным ругательством Владомир, сподобившийся-таки доковылять до охраняемой.
Они вдвоём смотрелись крайне жалко на границе этого царства немого ужаса. Каринка была даже благодарна Владомиру в какой-то мере, потому что в одиночестве совершенно не могла справляться с раздирающим душу торжеством отвратительного голоса. Командир, в свою очередь, был рад новой опоре. Так, держась друг за друга, они медленно побрели на поиски более отважных гроллинов.
Глухой мёртвый воздух почти замедлял движение, облепляя конечности и усыпая невидимым пеплом путь. Лагерь, лишившись хозяев, вдруг стал ужасающе необъятен и бесконечно многолик в своём бесцветном многообразии. Если какие-то звуки и носились меж шатров, их так быстро слизывал ветер пустыни, что искать выживших можно было бесконечно. Каринка не знала, что делать от накатывающегося отовсюду ужаса. Видя, чем обернулось её упрямство, девочка теряла всякие силы к сопротивлению коварному наушнику, у неё опускались руки. И если бы не юноша, излишне фамильярно повисший на её плече, она, наверное, сдалась, упала на колени и плакала б до потери пульса. Слёзы накатывались не от обиды или страха, бояться здесь было не чему, даже фантазия юной Корсач не могла вообразить здесь ни одной живой души в заброшенном лагере. Рыдать хотелось от чего-то другого, не оформленного ни в одном чувстве, но неизменно довлеющего и властного. К счастью, капризы Владомира, не давали Карине расслабиться и полностью прочувствовать всё случившееся.
... Смотри, смотри и верь! Ты ведь веришь всему, ты ведь можешь услышать всё! Ты знаешь, что здесь произошло, и знаешь, что произойдёт со всеми людьми вскорости. Они выжрут себя, как духи белого песка, - в голосе послышался горячий шёпот пустыни, человеческие крики и завывание необъятной стихии. - Перебьют за каплю крови и обрывок души. Предрешено, ворота мне уже выстроены в сердцах их, дорогу мне усыпали дарами хранители душ их, порог окропили жертвенной кровью ведущие их. Жди, жди моего прихода.... Ты должна подчиниться, смирись, открой свои объятья...
Шорох заставил девочку вырваться из дурманящей пелены надвивающегося забытья. Он отнюдь не был громким или пугающим, напротив, почти неслышным, просто показался излишне небывалым для этого пейзажа. Каринка выпрямилась и медленно повернулась на звук. Клетки, покрытые тканями, дрожали, ещё совсем по живому, но уже чужим звуком. Что-то происходило в них такое, что корёжило само естество природы, заставляло её сопротивляться.
- Охотник, - неосознанно прошептала девочка, в страхе вжимаясь в вывернутое днище какой-то телеги и увлекая за собой хромого юношу.
- Ты чего, Корсач? - хохотнул Владомир. - Испугалась цирковой животины? Да брось ты, они же заперты, ничего тебе не сделают.
Девочка не нашла в себе силы, что-либо ответить, она ощущала присутствие ужасного врага, его дыхание нигде и повсюду, но как ни старалась не могла увидеть. Он забрался в тень и следил оттуда сытыми, стекленеющими глазами. Он был пресыщен и потому в своей безмерной ярости оттягивал расправу. Он выжидал...
- Вы сюда чего припёрлись? - рявкнул откуда-то сзади подгорный человек в своей грубовато-заботливой манере. - Нашёлся герой колченогий! Ещё и девицу притащил. Ей, думаешь, это зрелище на пользу пойдёт? И так, девка запуганная! Сидел бы да вещи сторожил!
- Пса нашёл, битюг? - вдруг злобно рявкнул в ответ юноша, выпрямляясь на офицерский манер и устрашающе сужая глаза. - Забыл перед кем стоишь?
Каринка уже не слушала озлившихся гроллинов. Что-то изменялось, неуловимо, живо, отходило от души и растекалось по лагерю невообразимой благодатью. Дышать стало легче, словно с груди сорвали тяжёлые кованые обручи, плач затих, и примолк даже голос в голове. Земля облегчённо вздохнула и благодарно расслабилась под погибшим балаганом, готовая постепенно врастить его в себя и растворить в своём потоке. Заурчал и бросился обратно во мглу охотник.
- Как прекрасно, - вздохнула свежий ветер Карина и отпустила, наконец, руку юноши.
На неё недоумённо уставились две пары глаз, Владомир собирался уже покрутить пальцем у виска, но заблаговременно отдёрнул руку. Спор прекратился сам собой, он просто был не нужен, когда охотник отступил. Все почувствовали это, но никто, кроме девочки, не понял истинной причины. Лагерь остался прежним, почти не изменился и, тем не менее, ожил. Каринка слышала шелест листьев, осторожное стрекотание насекомых и неуверенное тихое шептание росы. По своеобразной улочке к ним на встречу двигались невурлоки. Кирх отчаянно вис на собрате и с трудом передвигал ноги. Девочке казалось, что он вот-вот готов упасть без чувств, хотя внешне в его облике ничего не изменилось. Лоран выглядел вполне довольным и не слишком огорчался своей вынужденной ноше.
- Что случилось? - Люпин спрыгнул со своего укрытия и поспешил поддержать тянущегося гроллина под вторую.
- Ничего, - сквозь зубы процедил обваренный и зло сжал губы, тяжело было понять, чего больше в его голосе: гордости или обиды.
- Ногу подвернул, - Лоран шутливо пихнул гордеца в бок, расплываясь в своей беззаботной обворожительной улыбке.
- Разява, - с чувством констатировал Владомир и на этом инцидент был исчерпан.
Гроллины ещё немного побродили по лагерю, но не нашли ни выживших, ни трупов. То, что циркачи не добровольно оставили здесь всё свои пожитки не вызывало сомнений, как единодушны мужчины были в том, что вряд ли кто-либо за ними ещё вернётся. Поэтому, несмотря на слабые протесты, Каринку затащили в ближайший и самый безопасный с виду шатёр и заставили выбирать себе комплекты одежды из уцелевших во время побоища тряпок бродячих артисток. Сначала девочка содрогалась от ужаса при мысли, что эта одежда ещё вчера могла одеваться совершенно незнакомыми женщинами, притом женщинами уже умершими. Ведь всем известно, что к вещам почивших, если они не были отданы добровольно, притрагиваться грешно и опасно. Вдруг их души, осквернённые таким непочтением, будут преследовать её? На это предположение Каринка получила в ответ дружный хохот и горячее заявление Лорана, что он лично будет охранять её сон, если кто-либо повадится к ней ходить с того света. Девочка не поверила, но сдержалась, чтоб не рассказать, что к ней и без того захаживают странные существа.
Юная Корсач один за другим примеряла наряды циркачек и по настоятельному требованию гроллинов показывалась им. В душе девочки, конечно, зародились сомнения, что такое поведение не совсем достойно благородной барышни, и желания зрителей продиктованы отнюдь не стремлением помочь в выборе самой удобной одежды. Однако Карина никогда не строила иллюзий относительно своей внешности, прекрасно представляя её после изнуряющего путешествия, поэтому особенно не переживала, понимая, что данное зрелище для мужчин не самое занимательное. Постепенно процесс примерки начал ей нравиться и полог шатра девочка всё чаще отбрасывала с энтузиазмом и ожиданием иногда приятных, иногда язвительных комментариев. Одежды со всего лагеря было собранно много, и развлечение порядком затянулось, хотя никто особенно не возражал. Опасность, бредущая по пятам последнее время, заставляла острее ценить минуты отдыха.
Ворох постепенно уменьшался, растекаясь на три неравные кучи, названные девочкой "совсем не подходят", "не нравятся", "нравятся". Каринка неуверенно вытащила из него мятое, но от того не менее роскошное платье. Простой, но изысканный покрой его сразу расположил к себе девочку, не терпевшую лишней вычурненности современных модных нарядов. Дорогая, не потерявшая виду ткань и лёгкая, почти невесомая вышивка, говорили о заботливых руках хороших мастериц и прекрасном вкусе их обладательницы. В придачу неопределённый цвет, вмещающий в себя и свежесть молодой листвы, и невинный румянец зари, и нежность песка ночной пустыни, делали платье невесомым и сказочным. "Где они умудрились достать такой красивый чужестранный наряд? - удивилась Корсач. - Он же стоит целое состояние и явно не относится ни к высокому народу ни к подгорным людям?". Разумеется, платье не могло никак пригодиться в их опасном приключении, только девочка не смогла удержаться и примеряла его. Как ни странно наряд лёг ровно по фигуре (ни одна портниха в Поставе не могла сшить что-либо подходящее юной Корсач). Девочка оправила затейливые складки юбки. Неожиданно былые сомнения и неуверенность вернулись к ней с удвоенной силой, словно сейчас должно было свершиться что-то по меньшей мере эпохальное, что-то повлияющее на всю её жизнь.