Сама же Каринаррия по этому вопросу предпочитала не высказываться, как и молчала относительно многих других неприятных для благородной дамы деталях вроде унизительной непочтительности или привлечения к домашнему труду. Благородная дама в её маленьком сердце продолжала упрямо возмущаться голосом незабвенной матушки, но столь же упрямое желание жить заставляло молчать и сливаться со стенами в глупой детской надежде однажды раствориться в них окончательно. Сначала такая покорность объяснялась шаткостью положения юной непримечательной особы и серьёзным обещанием названного братца прекратить её страдания в случае жалоб фамильным клинком; после серой и вязкой тоской первого года, впитавшей ночные рыдания и зимние короткие дни одиночества; а по прошествии полугода рутинная привычка незаметно влилась в характер послушной и правильной Корсач, став её неотъемлемой чертой наравне с серым платьем.
Однако нельзя сказать, чтобы девушка была совсем одинока в зелёной цитадели пансиона. Её незаменимость, кротость и спокойствие сделали её почти любимой среди прислуги и младших воспитательниц. Многие воспитанницы высоко ценили её познания, хотя и роптали на строгость. Струистые воды Волчанки, трепетные цветы и редкие духи тихо млели в её присутствии и стремились занять чем-либо. Да и "старший брат" на зависть всем девицам и на головную боль воспитательницам не ленился раз в неделю навещать её из своего загородного поместья близ столицы, так как большую слабость имел к тем самым молодым девицам. Каринаррия, хотя в душе и не одобряла подобной моральной распущенности названного брата, лишь посмеивалась над его изощрёнными светскими манерами в общении с девицами и тщетными попытками наставниц избавиться от приступов братской любви, что заставляли молодого повесу подолгу находиться в святая святых для многих юношей. После нескольких сомнительных посещений смотрительница пансиона очень предусмотрительно предложила молодому отставному офицеру посещать сестру реже, чтобы не отвлекать молодых особ от занятий. Владомир Айиашт, будучи главой семьи и единственным её представителем мужского пола, смиренно согласился с многозначительной улыбкой и стал исчезать на месяц.
Эта выходка не сильно огорчила юную Корсач, поскольку во время официальных визитов названный брат удостаивал её лёгкой ухмылки и спешил раствориться в толпе юных прелестниц. Значительно более дорожила она его ночными визитами, когда рыжеволосый юноша со сдавленной руганью и пыхтеньем влезал к ней в башню и подолгу бессмысленно и бестолково хвастал своими достиженьями на магическом поприще, показывал новые боевые приёмы и артефакты, зачитывал заклятья и просто дурачился, комментируя последние городские сплетни. Два или три раза в неделю юный маг появлялся в её комнате, чтобы следить за безопасностью ведуньи из Постава и выведывать тайны обращения с рунами и заклинания тадо. Карина прекрасно понимала, что в поведении щеголеватого и бесшабашного Владомира было больше желания получить секреты колдовства и выведать про Повелителя и Охотника, но постепенно привыкла к нему и привязалась, как последнему напоминанию о прежней жизни Каринаррии Корсач. Бывший славный офицер пограничных гроллинов сразу же по прибытию в столицу забросил военную службу, откровенно скрываясь от обязательств перед Императором, запрятал по тайникам большую часть семейного состояния и принялся методично спускать остальное на скромные радости сумасшедшего колдуна в опале официальной религии. Единственное, пожалуй, что об этой тёмной персоне могли с полной уверенностью сказать окружающие, что у благородного юноши из приличной семьи младшая сестра состоит в столичном пансионе. И безлунными вечерами, когда сквозь приглушённый шёпот самодовольного наследника последних колдунов в Долине доносился шум дремлющего города, Каринаррия позволяла себе слегка улыбаться и засыпать без ненужных опасений и воспоминаний. Владомир незаметно стал для неё тем жизнерадостным камнем, что не даёт сердцу биться спокойно и столь же спокойно остановиться. Не исключено, что на задворках своей совести юноша тоже осознавал это и как беглый ведун стремился поддержать жертву тёмных репрессий. Но попытки его были столь неуверенными, что стоило магу очередной раз пожаловаться на жестокосердную "сестрицу", нежелающую поделиться рунами, и, помахав рукой, скрыться в оконном проёме, как тьма налетала с удвоенной силой.
Каринаррия Корсач не была одинока. Это было её основным проклятьем, если не считать ряда врождённых склонностей, которыми благородная дама никак не могла гордиться. Глухой, отдающийся эхом в колоколе, голос оставался верным ей и своей извращённой манере общенья со скрипучим злобным смехом. Смеялся голос внутри, когда посреди ночи девушка просыпалась в холодном поту от кошмара и подолгу убеждала себя, что с городом ничего не происходит и все ведуны под контролем, что тадо не разгуливают за стенкой, а вурлоки не обнажают клыки, что Владомир сейчас спокойно спит в своей комнате или тушит пожар после нового заклятья, что Кирх в безопасности. Она не могла быть до конца уверенна в безопасности своего бывшего телохранителя, но находила в себе силы убеждать напуганную душу в этом уже три года. Голос отчего-то больше всего любил использовать в своих угрозах именно образ хмурого вурлока. С этим Каринке также пришлось смириться. Девушка наловчилась с лёгкой улыбкой воспринимать дневное нытьё своего мучителя, даже не разбирая основного массива его слов и до хрипоты отстаивать у него каждого заражённого по ночам. Месяца сменялись годами и коварный голос, видимо, перестал получать удовольствие от общения с ней и, не имея возможности мучить других людей, стал появляться всё реже, растворяясь шумовым фоном ежедневным мыслям, несущим в себе знания неизвестных времён и народов. И вот уже к шестнадцати годам младшая наставница Ринарри Айиашт точно знала, что можно привыкнуть даже к аду в собственной голове. Привыкнуть, смириться и застыть.
— Слушай, Корсач, — спросил как-то Владомир, заправляя под воротник новый медальон с тремя боевыми царапинами, полученными в сражении с крысами, — почему ты не попросишь у той чурки из лесу чего-нибудь для себя? Там же столько силы, что с ума сойти можно. Я — Читающий, и то…
— Может, ты ещё и Летающий? — девушка угрожающе сдвинула брови, делая вид, что собирается столкнуть гостя с карниза.
— Ладно тебе, — попытался отшутиться тот. — Просто это не честно, что всё досталось тебе. Ты же здесь окопалась и ни к чему не стремишься. Тебе это не нужно, тебе не нужны такие способности, когда ты больше ничего не хочешь.
— Может, ты и прав. Эти способности мне не нужны, но, наверное, я нужна им именно потому, что ни о чём не мечтаю и ничего не хочу.
Лишь позже, когда маг спустился за стену пансиона и направился на съёмную квартиру, девушка, сидя возле окна, подумала, что, наверное, действительно умерла в лесу от укуса сумеречника, потому что с того момента у неё начала атрофироваться способность мечтать. В ту ночь Каринаррия решила, что ей жизненно необходимо придумать какую-нибудь мечту, чтобы находить в себе силы бороться с голосом не по привычке, а ради чего-то. Однако мечта была слишком опасной вещью для девушки в её положении, которая собиралась дожить остаток жизни в пансионе, преподавая языки и не создавая хлопот окружающим.
… сдалась? Посмотри, в кого ты превратилась, деревенская клуха. Это то, что ты так искала, когда драпала из горящего Постава? Выходит, тебя не зря там взаперти держали…. Тебе просто не хватает мозгов, чтоб самостоятельно жить, всё в угол забиться хочешь, спрятаться… Не получится, я найду тебя, получу, теперь это будет проще, овца…
— Полагаешь, мне это интересно? — уточнила Каринка, заправляя шпилькой локон. — Я не собираюсь дальше играть с тобой.