— Э-э-э, погорячился, слегка…
Второй сгусток не полетел в бестолкового колдуна лишь потому, что девушка начала оседать на холодный пол от перенапряжения. Её придержал под локоть один из тюремщиков. Каринка поняла, что больше не может концентрироваться — путы с хлюпаньем пали на землю, оставляя на одежде притихшего Наследника кровавые разводы, весьма подходящие для иллюстрации страшных ночных сказок о бродячих мертвецах и кровожадных монстрах.
— Кирх, ты же замолвишь за меня словечко? — воровато поинтересовался колдун, пятясь задом к заветной стенке в надежде раствориться в ней.
Рокирх остался непреклонен, лишь выдохнул громче обычного, словно его величайшим желанием было прибить вездесущего паршивца на месте, но не хотелось портить причёску, двигаясь слишком резко.
— Айиашты, — как приговор вымолвил стоявший за своим правителем Нлуй, выразив одним этим словом чувства всех собравшихся.
О долгах и одолжениях без возможности отказаться
… раз, два, крутятся жернова. Бегут, бегут, бегут и никогда не остановятся. Ты не сбежишь, никуда не денешься. Твой рок бежит гончей по каплям дыханья, я чую тебя…
— Мне стоит этому обрадоваться? — Каринаррия Корсач не стала открывать глаз, хотя дворец, охваченный пламенем, и выглядел ужасно.
Девушка продолжала лежать, наблюдая, как рушится крыша и медленно тяжёлые перекладины срываются вниз, разлетаясь искристой щепой. Это было бы кошмарно для всего живого, могло быть изничтожающее для любой жизни, пугающе и сердце молоденькой девушки наверняка замирало бы от ужаса и сострадания, если бы Каринка ещё в начале кошмара не заставила себя представить, что легчайшие порывы ветра, нежными объятьями вынесли всех обитателей дворца. Пустое здание, как бы оно ни было прекрасно, более не заставляло её печалиться.
Сон же помогал избавиться от докучливых охранников, лекарей и слуг, что больше напоминали переодетых гроллинов и священников, тайком желающих взглянуть на ведьму из народа вурлоков. Их назойливое участие и постоянная опека смущали девушку и заставляли беспокоиться всё больше. Каждый взгляд, движение, слово заставляли её вздрагивать и судорожно представлять, что таящаяся в сердцах тьма вырвется на свободу и одним движением покончит с лёгкой, но такой несговорчивой добычей их хозяина. Не все из приходящих были заражёнными, далеко не все, только носить в себе семя тадо вовсе не обязательно, для того чтобы расправиться с подозрительной и неприятной гостьей. Каринка замечала их интерес и недовольство. Никто не был рад принимать в покоях своего правителя ведьму.
Сама ведьма, вопреки своим ожиданиям и здравому смыслу, также не радовалась своему пребыванию в одной из многочисленных комнат северного крыла. Милостью Императора ей выделили просторную спальную комнату подальше от других жилых помещений. Из всех многочисленных радостей этого прекрасного размещения: свежий бодрящий ветерок, чарующее пение поздних птиц, замечательный вид на изящный сад с танцующими на ветру гибкими ветвями вызолоченных деревьев, зал для музицирования неподалёку — ей доставались лишь лепнина на потолке и яркий свет из широких окон. Его узкие лучи, вырывающиеся сквозь тончайшие занавеси, на закате изрисовывали комнату дрожащими бликами, оживляли унылую цветочную роспись светлых стен пляской завитушек, увивались на столбиках резной кровати. Хороша была комната и поистине роскошна. Вот только Каринка готова была отдать всё на свете, лишь бы оказаться в своей маленькой тёмной спальне в Поставе, где царил вечный полумрак, плясали на гобеленах древние воины и трижды в день заходила матушка, чтобы без лишних слов и внимания принести еду и лекарство.
Четвёртый день медленно и неуверенно подходил к концу, когда Каринаррия Корсач совершенно запуталась во множестве собственных идей и догадок, порождённый этой странной изоляцией среди прислуги, и приняла самое страшное в своей жизни решение. Девушка, поджав губы от ноющей боли в едва затянувшейся ноге, встала с постели и с трудом добрела да огромного окна. Первое время ею владело лишь желание размять онемевшее после жестокого постельного режима тело, однако, когда густая рябиновая краска заката коснулась её пальцев, решение было принято. Его принятие далось девушке совсем не просто, поскольку за всю свою недолгую жизнь такой радости ей ни разу не предоставлялось. Она просто следовала за желаниями и волей других людей, подчиняясь обстоятельствам и оставаясь послушной и бездейственной. Теперь же Каринка впервые в жизни поняла, как сильно была виновата в своих злоключениях, как подвергала опасности окружающих, как неуверенно и глупо смотрелись её жалкие попытки перечить, когда необходимо было стоять на своём.
"Если всё и дальше будет так продолжаться, этот противный голос добьётся своего. Он будет находить себе слуг вновь и вновь, пока не удостоверится, что выиграет, — девушка перебирала в пальцах кончик косы, словно искала ответы на вопросы, которые ей никто никогда не догадается задать. — Это неизбежно: нас ждёт то же, что и вурлоков. Если так, если ничего нельзя поделать, если сопротивление бесполезно, зачем мне быть здесь? Зачем…. Чтобы выслушивать его ликования и забавлять своими жалкими потугами? Это можно сделать и в другом месте. Я не хочу быть чем-то важным в этой игре, считать, что спасаю мир собственным сумасшествием. Уже не хочу. Пусть просто обо мне забудут…"
Рассуждения её всё же закончились не столь печально и решение исчезнуть окончательно, было заменено на более разумное — исчезнуть для начала из столицы, где всегда много людей, а значит заражённых и ведунов. При всей своей самоотверженности и неуверенности Каринаррия Корсач была дочерью своего отца и высочайшим образом ценила любое проявление боевого духа, даже если это проявление сводилось к незначительному самоуправству. Поэтому, решив положить конец затянувшемуся сумасшествию с участием высших чинов, как она мысленно называла события последних дней, девушка постаралась привести себя в надлежащий вид. Наибольшие трудности, как и предполагалось, вызвали не смена повязок на ноге на более тугие и не попытки влезть без посторонней помощи в страшнейшего вида конструкцию из сотни завязок и юбок, а приведение в относительный порядок волос. Даже тяжёлое натягивание на распухшую ногу мягкой домашней туфли далось ей легче, чем попытка собрать непослушные пряди с помощью одной булавки. Закончились её бесславные попытки, столь же бесславным бедламом, впрочем вполне подходящим к образу дикой ведьмы.
"Всё! Я решилась", — лишний раз напомнила себе Каринка, тихо выдохнула и отворила не без усилий массивную дверь.
Стоявший под ней слуга в забавном головном уборе, напоминавшем перееханную телегой лепёшку, испуганно встрепенулся, просыпаясь от мягкой дрёмы.
— Выход из дворца ведь по правую руку? — девушка очень волновалась и поэтому нарочито держала надменный тон перед мужчиной средних лет, что сразу же побледнел от её вида, словно пред ним предстал покойный уже несколько лет дружок из бакалейной лавки.
Дождавшись нервного кивка в ответ, Каринка поправила ворот найденного в покоях платья неприятного тёмно-синего цвета, что ужасно ей не шёл ещё с детства, и, не оборачиваясь, чтобы не выдать страха, махнула слуге рукой в одном из многочисленных жестов, подсмотренных у матери:
— Можете передать Вашему господину мою глубочайшую благодарность за тёплый приём и оказанное гостеприимство.
Жест был самым обычным и относился к тем светским хитростям, что наиболее многозначны при своей простоте. Мужчина, безусловно, оценил его по-своему и, пробормотав нечто невразумительное, но крайне почтительное, бросился со всех ног в противоположную сторону. Каринаррия с облегчением перевела дух и двинулась к выходу, уже позволяя себе прихрамывать и не заботиться о соблюдении образа благородной дамы. Больше слуг в этой части дворца, на удивление, не встретилось, будто целое крыло вымерло, стоило в нём появиться ведьме. Откуда-то издали доносился шум человеческого собрания, где-то люди веселились, звучала музыка и удары металлических набоек на ботинках для танцев. Встрепенувшаяся на мгновение обида быстро вернулась в глубины души, спрятавшись под толстым слоем рассудительности. То, что её не удостоили чести даже быть поставленной в известность о проведении во дворце праздника, одновременно служило двойной пользе, способствуя незаметному побегу и надёжно охлаждая голову от завышенного самомнения. Если все гости дворца заняты весельем, а слуги в хлопотах суетятся возле них, то никто не обратит внимание на её отсутствие.