— Я говорил, что не нравиться мне такая погодка, — мужчина лежал напротив, подложив под голову куртку и нагло высунув в окно кареты длинные ноги. — Мир словно с ума сошёл! Хотя перспектива таскаться под дождём не лучше, но всё же…
Девушка незаметно вздохнула и порадовалась, что карета, насколько бы Императорской и комфортной не была, остаётся каретой и в ней слишком мало света, чтобы Владомир мог заметить, как изменилось её лицо во время такой дрёмы.
Было непривычно тепло для середины осени, значительно теплее, чем кто-либо мог себе даже предположить, спешно убирая с полей урожай и пряча в дальний угол летние одежды. Неожиданно на почти уснувших деревьях редким вкраплением проскальзывали молодые яркие листики и нежные почти нереальные цветы. Ошарашенные сменой погоды бабочки воровато и, словно извиняясь, кружили возле убранных и остриженных клумб. Неуверенно пробовали петь поздние птицы, но непонятые сородичами быстро замолкали. Это могло быть расценено девушкой как нечто очень забавное и немного умиляющее своей несвоевременностью. Только карету сильно трясло на загородных ухабах, спина начинала без привычки ныть от длительной езды, а чрезвычайная духота и, в принципе, обычная безостановочная болтовня наглого мага, увязавшегося следом, наводили на мысль о каком-то ужасном и обязательно кровожадном заговоре всего мира против юной Каринаррии Корсач.
Далеко позади осталась шумная и грязная столица, которую после неожиданного возвращения весны Волчанка поспешила покрыть вязким гнилостным ароматом и цветастыми разводами плесени. Жители роптали на очистительные службы, стражников, воров, крыс, цены, как и полагается добропорядочным горожанам, не обременённым сельскохозяйственными хлопотами. Брагран же воспринял погодные изменения с героическим смирением и всеми своими кольцами тяжело вздыхал над перипетиями жизни, оставаясь всё таким же тяжеловесным гигантом. Его ворота с натужным плачем массивных петель закрылись за престранной процессией около часа назад, а странный дух и образ древнего города всё ещё волочился за каретой уставшим глумливым призраком. Каринке представилась тощая черная тень в длинноносых туфлях, придремавшая на козлах кареты. Эта тень не предвещала ничего хорошего, кроме того, что сердце Империи отныне прикреплено к сравнительно небольшому конному отряду, сопровождающему новоприобретённую ведьму куда-то на юго-восток.
Куда её везут, с какой целью и на какой срок, девушка не знала. Её судьбу, пассивно дрейфующую и так и не успевшую вырваться из размеренного потока какой-нибудь божественной Волчанки, снова взяли чужие руки. Эти руки не были настолько грязными, чтобы оскорбить девушку или заставить активно сопротивляться подобному самоуправству, но всё равно лишали возможности распоряжаться собственной жизнью. Из всех витающих в атмосфере этой загородной поездки вопросов Каринка знала ответ, во всяком случае, на один: кто её везёт.
На протяжении двух недель с того момента, как раздосадованное неудавшимся актом древнего мщения семейство Корсач и Чертакдич приняло в свои ряды давно утерянную девицу сомнительных талантов, Каринаррия жила в прекрасном доме ювелира, по периметру которого совершенно случайно расставили Императорских гроллинов. Каждое утро и вечер процветающие жители второго кольца имели счастье любоваться тем, как десяток статных воинов сменяли друг друга на посту под аккомпанемент восторженного попискивания и хлопанья вездесущей Кехиции. Девочка принимала активнейшее участие в их карауле, что стало наисильнейшим испытанием за всё несение смены для бравых гроллинов, а байки о маленьком демоне, что в образе ребёнка снуёт возле ведьмы, слыли едва ли не самыми страшными в казармах. Сама Каринаррия Корсач устала от сестры к концу второго дня и научилась прятаться от её повышенного внимания в библиотеке, где надежда семьи Чертакдич не появлялась, чем, безусловно, усугубила положение собственной охраны. Переполненная энергией и восторгом девочка стояла с ними в карауле, закапывала на заднем дворе гроллинский паёк, пыталась украсть оружие, стрелялась подручными предметами, пугала посреди ночи ходячими деревьями — одним словом, почётный караул возле дома ювелира стал испытанием на мужество и одновременно наказанием для гроллинов Браграна.
Прочие обитатели дома отнеслись к страже значительно равнодушнее. Слуги с ними особенно не пререкались и даже любили за то, что внимание маленькой госпожи наконец-то было отвлечённо от их ежедневных занятий. Господин Перфади принял как должное повышенное внимание Императора и спокойно следил за завтраком, как в окне столовой маячат начищенные до зеркального блеска шлемы. Его тесть нашёл себе дополнительное развлечение в критике нового поколения гроллинов, придираясь ко всему, начиная с клинков и мечей недостаточной балансировки и крепости и заканчивая самим естеством военного дела и тех недальновидных юношей, что выбирают подобную дорогу ради призрачной славы и лёгкой наживы, а в итоге прозябают в подобных караулах. Иногда, когда расположение духа старшего Корсача, было особенно благостным, он даже выходил на крыльцо, дабы от излияний его, разумеется, наиправейшего мнения не спасся никто из караульных. Первые дни в подобных нравоучительных беседах принимала участие Малика, не говоря, а лишь изображая всем своим надменным видом презрение к подобным личностям. Однако по истечении времени она нашла лучшее применение своему праведному пылу в порой даже излишне навязчивом кокетстве с молодым и не самым разумным командиром. Каринаррия несколько раз пыталась довести до сведенья сестры, что юноша ввиду своего гроллинского долга обязан появляться в этом доме ежедневно, а не из пламенного желания любезничать со столь блистательной дамой. Получив в ответ только ворох различных грубостей, девушка прекратила свои попытки привития хороших манер и самоуважения родственнице и принялась следить за медленным падением одной из ветвей их рода в пошлость и грубость беспросветного мещанства. Энали, конечно же, была поставлена племянницей перед неутешительными реалиями несоответствия нрава и представлений о себе дочери учёного, впрочем, непродуктивно. Тётушка не чаяла души в любом обитателе её радушного дома и отказывалась замечать какие-либо недостатки хоть в ком-либо, кроме собственного старшего сына. Поэтому Каринаррия и Ерош двумя немыми призрачными стражами великого Ничто избегали появления на улице в присутствии двоюродной сестры, чтобы не позорить хотя бы себя. Паренёк гроллинов по большей части игнорировал, но время от времени оттаскивал младшую сестрёнку, за что был особо уважаем среди несчастных караульных.
Карина также не проявляла к Императорским защитникам интереса, коротая время в своей комнате за чтением книг из отцовских запасов и составлением рунических монограмм по его чертежам, пока в одно прекрасное утро, когда горничная принесла свежие повязки с комьями ароматной густой мази, объект поползновений Малики и попутно командир охраны не явился в дом с посланием от Императора для господина Чертакдича. Что конкретнее было в загадочном свёрнутым старомодным треугольником письме, девушке узнать так и не позволили, но к вечеру изрядно разросшийся трудами добрых родственников и неизвестных меценатов скарб Каринаррии был упакован в громадный изрезной сундук и приторочен к Императорской карете. На рассвете же без лишних церемоний и прощаний девушку увезли всё те же гроллины. Владомир, слонявшийся по бескрайним просторам Брагранна в одном ему известном направлении, присоединился к не слишком радостной, чтобы не сказать траурной процессии на выезде с четвёртого кольца и без лишних церемоний развалился рядом с девушкой. Немного подумав над открывающимися перспективами и внимательно оценив всю гамму собственных ощущений, Каринаррия пришла к неутешительным выводам, что, наверное, рада его видеть.
— … вот я и прикинул, — мужчина многозначительно улыбнулся, лилея в своей не самой благородной душе совсем уже нечестивые планы, — стоит проверить наличие такого полезного жезла в нашем мире. А, поскольку в руки он может даться только колдуну, меня не с первой попытки, но упросили…
Насколько Каринка знала своего названного братца, в вопросах касающихся наживы и перспективы самовозвеличивания потенциальные работодатели не с первого раза могли найти его или он сам не с первого раза уговорил их, что значительно вероятнее.