Теперь Каринаррии Корсач, дабы не попадаться под совершенно неуместные вопросы следовало изображать полнейший упадок сил и здоровый сон. Девушка порадовалась, что не стала дожидаться хвалёных жареных шуш, а поужинала остатками обеда. Сон приходить как-то побаивался, понимая не хуже своей настороженной хозяйки, кто может воспользоваться её беспомощностью и что нашептать, отбивая последнее желание к жизни. Довольствуясь мягкой, но вполне удовлетворяющей тело дрёмой, Каринка предалась вялым рассуждениям о ценности сего мероприятия скорее не из желания уразуметь для себя всё величие плана и проникнуться общим духом, а из страха возвращения в голову мерзких скрипов Тварителя. Для начала девушка постаралась в красках представить первичный вариант плана, очень героический и столь же абсурдный в пестроте вымышленных выгод. Потом плавно и постепенно стала воплощать его в жизнь, щедро снабжая яркими картинками из детских фантазий: прекрасная дама, прекрасной может быть Феррбена, а дамой будет сама Каринка (девушка дала себе волю и добавила к образу дамы лёгкий невесомый меч для осуществления настоящих подвигов, отобрав его у вурлачки); ужасный колдун (а Владомир со своим характером и самомнением действительно был временами ужасен); благородный рыцарь и заколдованный принц в одном лице доброго и самоотверженного Ларсареца; а роль мудрого повелителя животных досталась Нлую, хоть он и не совсем годился для настоящего героя. В идеалистических картинках было много сражений, славных побед и, разумеется, счастливых развязок, только Каринаррия смирилась с неизбежностью и умерила яркость красок в получившейся истории. Тогда из-под них совершенно неожиданно стали всплывать детали, посланные здравомыслием и собственными видениями.
"… и умерли в один день, — не желая верить в выводы собственных размышлений, повторила Каринка фразу со стены из странного сна, — конечно, именно так всё и случится. Охотнику нужна новая пища, а Тварителю много душ сильных людей для возвращения. Неужели Кирх, настолько подвластен Ему, чтобы устроить такую ловушку!"
Верить интуиции совершенно не хотелось. Представить себе, что предводитель вурлоков всё это время находился под контролем своего господина и слепо волок на верную погибель не просто горстку людей, а всю Долину, девушка никак не могла, слишком разумным, несгибаемым и суровым был этот человек для участи безвольного тадо. Ещё менее хотелось, чтобы её предположения сбылись, чтобы судьба настигла её именно таким образом со столькими и с такими жертвами. Каринаррия выбралась из-под плаща, осторожно сняла с себя совершенно неудобную верхнюю рубашку, проверила крепость сна своей мстительной телохранительницы и воровато выползла из-под навеса.
Караульные сидели возле костра и развлекали себя соревнованием в подбрасывании тлеющих углей с края кострища на крепких длинноватых ветках. На звуки внутри поредевшего и порядком небрежного контура они совершенно не обращали внимания, предоставив сослуживцам свободу перемещения в различных естественных порывах. Это значительно облегчило задачу не слишком умелой в шпионаже девушке: теорию правильного движения в сумерках и эффективной маскировки тела она знала превосходно, только практика оставляла желать лучшего. Почти без шума, если не считать едва не проснувшегося от отдавленной руки гроллина, Каринка добралась до необходимого навеса. Обнаружить среди маленьких одинаковых бугорков-берлог ночлег Владомира было не так уж сложно: ночевать с эксцентричным и нахальным колдуном под одним навесом никто не соглашался, вот из его укрытия и торчала только одна пара грязных сапог. Девушка, смущаясь собственной решительности и почти гордясь рискованностью персонального заговора, зажала названному братцу рот. Она не собиралась удушить мужчину, хотя временами исподволь задумывалась об этом, но несдержанность Владомира могла раскрыть всю глубину её порочных и совершенно недостойных благородной дамы замыслов.
— Владь, ты сможешь помочь мне в том заброшенном городе? — прошептала взволнованная и перепуганная собственными действиями девушка. — Сможешь напасть на Наследника так, чтобы никто тебя не вычислил? Не убивай, просто нанеси рану средней тяжести.
— Да где я его тебе здесь найду? — ошарашено едва не вскрикнул мужчина, ещё не до конца отошедший от шока после пробуждения в тесной компании растрёпанной ведуньи.
Каринаррия не стала вдаваться в объяснения, тяжело вздохнула, выразительно постучала колдуна костяшкой пальца по лбу и потребовала, чтобы он разобрался с просьбой не позднее следующей ночёвки.
Пока Каринка ползла к навесу названного брата, она даже не помышляла о столь радикальных мерах, ей казалось: стоить объяснить хоть кому-нибудь всю сложность сложившейся ситуации и отряд незамедлительно покинет проклятый лес, избежав собственной участи. Оказавшись же так близко к единственному человеку, что хоть несвоевременно, но поверил ей в прошлый раз, она поняла всю абсурдность собственных идеалистических представлений. Воины шли за спасительным артефактом и прекратить свой путь могли тоже исключительно во спасение кого-нибудь равноценного.
Ползти обратно после позорного предательства Родины, чести и собственных принципов старым маршрутом стало отчего-то невообразимо страшно. Не хватало приглушённых голосов караульных, что пошли проверять один из удалённых колышек, азарта и уверенности в себе. В придачу на глаза попался тёмный массив большого шатра Рокирха, который устроил весь этот разрушительный, ужасный поход за удовлетворением собственных чаяний без учёта доводов рассудка. Громадина, необходимая по требованию статуса, казалось, с укором взирала на собственную обличительницу и мерзкую интриганку. Девушке стало противно самой себя до злых бессильных слёз. Как она, такая разумная и благовоспитанная девушка, могла так низко пасть, чтобы впутываться в мелкие козни и плести заговоры наравне с презираемыми ею мелочными продажными придворными шавками!
Обуреваемая отчаяньем, Каринка подскочила и потеряла дар речи. Перед ней из лоскутов тьмы, что пугливо скрывались между стволами деревьев, справно сшивался скрюченный силуэт зверя с холодными сумасшедшими глазами. Зверь был необычен, зверь мог вполне и не являться животным, поэтому выбирал себе жертву по странному совершенно не подходящему под понятия справедливости принципу. Карина, не отрывая взгляда от пугающей игры подрагивающего света, начала пятится, мечтая лишь об одном: наткнуться, на надёжную и такую тёплую спину Ларсареца. Подлое пустое пространство предательски льнуло, бросало на одиночество в компании сине-зелёных глаз. Когда же оно поддалось и на миг мазнуло по напряжённой спине желанной опорой, Каринка с тихим ахом провалилась в чужой шатёр.
Ощущения были похожими на прорыв тонкой плёнки. Просто страх, сдавленный звуки притаившегося леса, легчайшая ночная свежесть остались где-то, рухнув под пряным запахом чужих вещей и утробными глухими звуками почти нечеловеческого происхождения. Девушка быстро сообразила, куда её занесло, и даже собралась броситься обратно, однако, немного рассчитав шансы, предпочла знакомого и почти безопасного монстра подозрительному типу из дикого леса. "Отсижусь здесь немножко, пока он не уберётся, а потому потихоньку выберусь к себе", — решила про себя Каринка, пристраиваясь на самом краюшке чужого шатра. Бояться в достаточно большом и тёплом пространстве, располагающемся ближе всего к центру лагеря, в компании сильного и умелого воина было значительно приятнее, чем трястись от ужасных предчувствий в небольшом навесе почти на краю рядом с мечтающей о твоей смерти придворной дамой. Девушка пригрелась и привыкла к странной непроницаемости краёв шатра, но успокоиться совсем всё же не могла: Кирх стонал. Нет, мужчина не метался в безумном бреду, вопя невразумительные проклятья, и не скрежетал зубами от невыносимой боли, как требовал хороший тон всех умирающих. Он терпел, лишь тяжело дышал, подавлял рвущиеся стоны, и от этого сдерживаемого мучения сердобольной Карине становилось совсем не по себе. Казалось преступным и возмутительным бездействовать хорошо воспитанному человеку, когда рядом кто-то так страдал. Каринаррия преодолела собственный страх, тихонечко подползла к спящему вурлоку и осторожно положила его взъерошенную голову себе на колени, придерживая пульсирующие виски холодными ладошками. Капельки горького, пропитанного страданиями пота коснулись её пальцев.