… иди ко мне, девочка. Не валяй дурака! Ты не сможешь изменить предначертанного! Смирись! Иди! Осталось слишком мало времени. Не думай, что распоряжаешься своей судьбой. Впусти меня…
Внезапный пронзительный вопль заставил Каринку вскочить на месте и, не удержав равновесие, рухнуть обратно на собственный смятый навес. Отряд почти в полном составе сидел возле костра, ожидая новой порции бульона из трёх небольших походных котелков. Мужчины побросали миски и ощетинились первым попавшимся под руки оружием. Были и кинжалы, и лёгкие клинки, и даже несколько вилок. За спинами воинов не было видно коварного участка дороги, что принёс леденящий кровь звук. Почуяв неладное, Каринка бросилась сквозь толпу навстречу порождению Затаённого леса, посланному господином. Её попытались оттеснить за спины, но девушка могла быть очень юркой в минуты крайней необходимости. Кромка тени, не проницаемая для сияния костра, слегка дрожала, пожирая бесконечную дорогу и сгустившийся лес. Прорывая её к свету, качаясь и почти падая, тянулась сутулая мужская фигура.
— Отставить, — раздражённо рыкнул Рокирх успевшим перехватить метательные ножи в боевой захват.
Он без опаски шагнул на край густеющих сумерек и, подхватив бесформенное нечто, поволок его к костру. Наследник был бледен, в нём больше не узнавалось жизнерадостного молодого человека, полного энергии и смелых мечт о великих свершениях. Мужчина сдерживал пальцами разъезжающуюся кожу на боку и слегка стонал. Сквозь внушительную обугленную дыру в его забрызганной кровью рубашке виднелась почерневшая кожа. Гроллины взирали на это святотатство со смесью ужаса и удивления, словно не могли представить, что с сыном Императора способно случиться нечто подобное. Вурлоки косо переглядывались между собой и предусмотрительно старались отойти на второй план, каждый из них мог залечить рану Наследника за считанные часы, но не хотел тратить свой единственный шанс на восстановление в неделю, а то и две. Те же, кто обладал большим потенциалом, благоразумно придерживались принципа "своя рубашка ближе к телу".
— Повреждения пустяковые, — резюмировал вурлок в довольно зрелом возрасте после непродолжительного осмотра. — Принесите сюда свои заначки, парни, будем штопать по свежему и плесните молодцу с плошку, с пьяни легче перенесёт.
— Е… — только и попытался выговорить жертва подлейшего заговора, глядя на Каринку полными испуга глазами.
— Лучше не напрягайся, — добродушно посоветовал кто-то из обладателей заветной фляжки со спиртным.
— Ерош… убит…
Каринаррия даже сама не ожидала от себя подобного крика. Непривычные мужчины, кто полуприсел, кто рефлекторно зажал уши. Кто-то попытался ещё перехватить за локоть бросившуюся в темноту девушку, но, разумеется, не успел. Им только и оставалось, что поднимать из костра палки и бежать следом за сумасшедшей, но очень необходимой в походе ведьмой.
… допрыгалась? Доигралась? Возомнила себя вершительницей судеб? Думала, что сможешь обернуть рок? Теперь-то до тебя доходит, поганка, что ты творишь, своими выходками…
Голос долго и противно смеялся, скрипя осколками стекла по металлу. Каринаррия была не в силах слышать его, она просто перестала ощущать себя, превратившись в сгусток отчаянья и паники. Она не могла поверить в случившееся до конца, не могла принять такого результата собственных планов. Только не такого. Когда она смотрела на своего ответственного и до умилительности серьёзного двоюродного брата в доме деда или потом в лагере вурлоков, на привалах, не таким ей представлялось его будущее. Мальчик должен был стать весьма талантливым дипломатом, эрудированным и проницательным переговорщиком, что всегда умеет добиться своего, а не умереть на проклятой дороге посреди убогого леса. Он словно не мог умереть, словно смерти для него не могло существовать как таковой. Сначала была беспросветная тьма, что лишь с неохотой и нарочитой ленью, облачается в полутени и затапливающее все отчаянье. После смятый живой бугор сумрака, рыхлый, рваный с вздымающимися, дрожащими боками из-под которого торчала искорёженная рука Ероша и ярость.
Когда переполошившийся отряд догнал-таки не к месту прыткую девчонку, картина, представшая перед ними, вызвала в опытных бойцах настоящую оторопь. Глубокая борозда в песке, доведённом до состояния стекла, пересекала половину дороги и пряталась где-то в кустах. Там же в уродливой, противной всякому естеству позе лежало местами обугленное тело несчастного паренька. Брызги крови и расплавленной одежды покрывали ближайшие деревья и кусты. Но не это шокировало мужчин. Возле тела в неравной схватке сошлась хрупкая девушка с оброненным клинком Ларсареца и четыре бесформенных сгустка, больше напоминающие истекающих жиром пиявок. Если судить по отрубленным студенистым лужам и чёрным разводам на руках и подбородке маленькой наставницы пансионата, бой был неравным. Твари верещали, извивались и пытались втянуться в землю, девушка же устрашающе щерила ровные зубки в хищной ухмылке и очень профессионально раскручивала слишком тяжёлый для её хрупких ручек меч. Зелёные глаза воительницы светились и словно не принадлежали женскому существу. Едкому и губительному свету палок мерзкие твари обрадовались, как гости пыточных застенков спасительной плахе, и растворились в глубинах темноты, продолжая стонать от боли.
— Во…, - не удержался кто-то из воинов.
Каринаррия бросила на него сдержанный взгляд лучшего генерала Императора, что мог с одной рукой на состязании побеждать сразу троих, и отшвырнула в песок, ставший ненужным клинок с плоховатым балансом из-за излишков в украшении. Девушка присела у тела брата и принялась сноровисто вправлять конечности, пока ещё контролировала прилив вдохновения и не погрузилась в привычную истерию. Она не могла отдать его, не могла уступить какому-то Тварителю своего долгожданного настоящего брата, о котором мечтала с детства, который заменил ей семью одним своим присутствием, которого она сама невольно толкнула на смерть. Она просто не могла этого допустить и, заливаясь слезами, продолжала трясти безжизненное тело, над которым уже поорудовали сумеречные любители чужих душ.
— Ерош, открой глаза! — хрипя от удушающих слёз и напряжения, кричала девушка, распугивая своим голосом сумеречников на милю вокруг. — Ерош, братик!
— Успокойтесь, сударыня, Вы ему уже ничем не поможете, — попытался оттащить окончательно свихнувшуюся ведьму от погибшего Нлуй, пока остальные осматривали место боя и проверяли близлежащие кусты на предмет затаившихся тварей. — У Вас горе…
— Отцепись, вурлок, — зарычала, забывая обо всех нормах приличия, Каринаррия. — Не суйся в дела посвящённых!
Советник отшатнулся от бесноватой, но не ушёл, чувствуя искрящийся от силы поток, что окружал это бледное самонадеянное создание. Девушка потеряла всякий интерес к мужчине, сконцентрировавшись на и без того осквернённом трупе.
— Ерош! Открой глаза! — Каринка не до конца понимала, что делает, скорее действовала интуитивно, поддаваясь давно вошедшим в привычку порывам, она сжимала изуродованную голову брата из последних сил, жалея, что не имеет в запасе ни одной руны и ни одного мгновенья. — Приказываю! Открой глаза! Ты можешь! Ну! Давай! Постарайся! Делай это!
Веки дрогнули. Каринаррия не слишком аккуратно оттянула их грязными пальцами. Руки её немного дрожали от волнения, но душа и разум обретали небывалую ясность и собранность, она была готова на подобный шаг и не имела права на раздумья. С лёгкой опаской девушка заглянула в не успевшие закатиться блёклые золотисто-карие глаза: они были почти полностью пусты и столь же бесполезны даже для прислужников Тварителя, но глубоко на самом дне ещё плескались остатки души, поддерживаемые упрямством и семейной силой воли, да на стенках оставались кое-какие крохи из наиболее важного. Наследница рода Корсач согнулась к самому лицу брата, почти касаясь кончиком носа глубокой раны на совсем ещё детской округлой щеке. "Я хочу, чтобы ты жил! Любой ценой! Ты ведь тоже хочешь этого! Ты хочешь снова жить?" — взмолилась она, не имея сил даже на то, чтобы разлепить губы. Было больно, как бывает при вскрытии большого нарыва или опухоли, когда потоки излишков устремляются наружу, неся опустошение наравне с облегчением и толикой надежды. Боль, но совершенно неощутимая телом. Каринка опять заплакала, когда веки паренька снова опустились, а маленькая венка на ещё не окрепшей шее дрогнула в первом прогоне оставшейся крови. Только это уже не был Ерош. Нлуй смотрел за странными действиями и не верил в происходящее. Он готов был поклясться, что видел тонкие нити, истекавшие из глаз сумасшедшей ведуньи в остекленевшие глаза паренька, но не мог даже дерзнуть подумать, что утерянный многие века ритуал разделения душ может быть когда-либо осуществлён в его присутствии.