Покряхтывая и потирая ушибленное колено, Лис поднялся на ноги, подрыгал конечностями, проверяя, целы ли. Не обнаружив существенных повреждений, парень вознес хвалу Высшим, что сохранили дурака в полете, после чего мерзопакостным словом обозвал старую веревку, не воспрепятствовавшую падению хозяина с дерева.
Связав оборванные концы и кое-как перетянув штаны отреставрированной веревкой, Лис немного успокоился. Все-таки ущерб оказался минимальным – только вот коленку отбил, да морду слегка разодрал о куст малины, что так некстати вздумал присоседиться к дубу. Но это дело наживное, как говорится, до свадьбы заживет.
Подмигнув краю солнца, высунувшемуся из-за горизонта, Лис обобрал с куста спелые ягоды, после чего направился дальше, на ходу развлекая себя мыслями на предмет, почему люди говорят «до свадьбы заживет». А если у кого-то свадьбы не будет вообще? Например, если с лица некрасив или по причинному месту кто оглоблей заехал? Что ж ему, так до конца жизни с разодранной мордой ходить?
Когда человек молод, ему не свойственно долго мучить себя переживаниями. Ведь впереди жизнь настолько долгая, что кажется бесконечной. Лис был полон сил, страшное Черное пятно осталось позади, слева от него приветливо шумел лес, гоняющий ветвями деревьев шаловливый ветер, а впереди уже маячили башни Стоунхенда, над которыми развевались видимые даже отсюда полотнища знамен, напоминающие виденные на картинке длинные и узкие раздвоенные языки драконов.
Однако несмотря на кажущуюся близость города, путь еще предстоял неблизкий. Солнце уже давно полностью выбралось из-за горизонта и потихоньку катилось по небу, вполне ощутимо припекая неприкрытую макушку Лиса.
Горсть малины, ранним утром заброшенная в рот, давно переварилась, а ее лесная свежесть вместе с потом успела полностью впитаться в рубаху притомившегося парня. Лис уже всерьез подумывал о том, чтобы вернуться в чащу и поискать лесной родник, а также второй куст с ягодами, потом третий и четвертый… Но отчетливый знакомый скрип за его спиной не дал окончательно созреть планам похода за едой, водой и прохладой.
Лис обернулся.
Так и есть…
Заморенная жизнью коняга еле плелась по утоптанной дороге. Тем не менее получалось у нее это все же побыстрее замученного приключениями Лиса, даже несмотря на то, что ей приходилось тащить за собой крытый возок вместе с возницей. Привычка – страшная сила. На морде лошади была написана покорность своей судьбе, какую часто можно встретить также и на лицах людей, заезженных каждодневным, монотонным крестьянским трудом.
Возница же, наоборот, был вполне доволен жизнью. Его круглое лицо лучилось довольством, а нехилых объемов брюхо, возлежащее на бедрах словно бурдюк с вином, свидетельствовало о том, что толстяк уже давно не изнурял себя работой на пашне, найдя себе в жизни более легкое и доходное занятие.
Возок поравнялся с Лисом.
– Слышь, парень, в город направляешься?
В иное время Лис бы промолчал. Или ответил что-то вроде: «А что, не видно? Дорога поди в городские ворота упирается». Но сейчас ему было не до препирательств. От заботливо укрытого рогожами возка распространялся настолько аппетитный запах, что у парня закружилась голова. Поэтому он лишь кивнул, сглотнув слюну, мгновенно заполнившую рот.
– Жрать поди хочешь? – осведомился возница.
Лис снова кивнул, отметив цепкий взгляд толстяка, скользнувший по горлышку серебряной фляги, торчащему из кармана куртки, и кинжалу, клинок которого высунулся из прорехи другого кармана.
– Ну садись, подвезу, – предложил возница. После чего засунул руку под рогожу и вытащил булку только что испеченного хлеба. – Только за еду и доставку отдашь мне вот это.
Мясистый палец указал на флягу.
«Губа не дура», – подумал Лис.
Но когда в дополнение к хлебу из-под рогожи был извлечен окорок неслабых размеров и глиняный кувшин, парень, отбросив сомнения, влез на возок, сунул толстяку флягу и принялся уписывать нежданный завтрак за обе щеки. В кувшине оказалось прескверное кислое вино, но сейчас Лису было не до разносолов.
– Откуда сам? – через некоторое время поинтересовался толстяк, которому надоело слушать чавканье Лиса и горестные лошадиные вздохи.
Парень неопределенно мотнул головой в сторону – то ли направление показал, то ли кусок мяса зубами оторвал, понимай как хочешь. Возница щелкнул кнутом, подгоняя унылую лошадь, окинул Лиса внимательным взглядом и хмыкнул:
– Что-то ты неразговорчивый больно. Грязный как кутруб, набыченный, в волосах трава, морда расцарапанная. С дуба, что ли, рухнул?
– Было дело, – отозвался Лис.
Хлеб и окорок, благополучно перемолотые крепкими зубами и залитые вином, создавали в желудке приятную тяжесть. Почему бы не поговорить с хорошим человеком, берущим с путников за проезд и еду цену всего возка вместе с лошадью.
– А чего на дуб полез?
– Надо было, – буркнул Лис.
Болтливый толстяк начинал раздражать. И чего в душу лезет?
– Ну и ладно, – кивнул возница. – Не хочешь говорить – не надо. А я вот в Стоунхенд еду с товаром. Сам я из вольных, на рынке хлебом да мясом торгую. Тех булок, что я в своей домашней печи стряпаю, городским нипочем не испечь. В самом городе-то кондитерскую открывать никак нельзя – власти налогами замучают, да конкуренты обязательно секрет подсмотрят, как хлеб печь, чтоб он три дня оставался мягким да душистым. Так вот и мотаюсь между городом и своим селом. Ты, видать, тоже из деревенских?
Лис машинально кивнул, думая о своем.
– Хмм…
Толстяк окинул парня внимательным взглядом.
– В соседних поселках я тебя не встречал. А ты, часом, не из тех мест, что давеча дракон спалил?
Лис кивнул снова. Сейчас он прикидывал, как и на что будет жить в Стоунхенде. Родни нет, знакомых нет, в карманах ветер гуляет. Если только кинжал продать? Глядишь, на первое время хватит. А потом можно будет какую-никакую одежку прикупить и к кому-нибудь в работники наняться. Или в городскую стражу. Если возьмут, конечно…
– Так-так…
Толстяк замолчал и сосредоточенно защелкал кнутом. Хотя подгонять лошадь не было особого смысла. Надвратная башня городской стены была уже на расстоянии половины полета стрелы, и коняга, почуяв близость стойла, без понуканий стала быстрее перебирать ногами.
Отвлекшись от своих мыслей, Лис с восхищением рассматривал зубчатые стены, сложенные из огромных, грубо отесанных камней, круглые угловые башни, увенчанные крышами, напоминающими громадные остроконечные шляпы, флаги, развевающиеся над теми крышами, и закованных в железо воинов, стоящих на страже городских ворот.
Человеческому глазу свойственно первым делом замечать все большое и блестящее. Потому взгляд Лиса не сразу остановился на десятке потемневших от времени деревянных столбов с перекладинами наверху, расставленных вдоль дороги. И то, что под ними висело, заставило парня поневоле содрогнуться.
На грубо оструганных глаголях болтались человеческие тела в разной степени разложения. Плечо одного из трупов оседлал ворон, пытаясь дотянуться клювом до глазного яблока повешенного. Ворон был матерым и тяжелым, и труп от движений когтистых лап дергался на веревке, словно пытался спасти единственный оставшийся глаз.
Почти рядом с виселицами валялись несколько куч разноцветного тряпья, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся нищими. Кто-то сидел, поставив перед собой пустые глиняные миски для подаяний и безучастно глядя на путников, кто-то лежал прямо на голой земле, закутавшись в свои тряпки. То ли спит бедолага, то ли уже отдал Высшим душу – поди разбери.
Лис закусил губу.
«Не нравится мне что-то такой привет странникам от городских властей, – подумал он. – Может, ну его, этот Стоунхенд? Мир большой, и наверняка в нем найдется место, где погорельцев встречают живые…»
Пока он сомневался, возок прогрохотал окованными железными обручами колесами по бревнам подъемного моста и остановился напротив городских ворот, створки которых были приоткрыты ровно настолько, чтобы между ними мог протиснуться один человек. Скучающий стражник в шлеме с поднятым забралом и слегка помятой кирасе зевнул, поправил ножны с длинным кинжалом, висящие на поясе, прислонил к стене копье и подошел к возку. Его товарищ в кольчуге до колен, вооруженный коротким мечом у пояса и небольшим полевым арбалетом, висящим на ремне за спиной, даже не изменил позы – как стоял, прислонившись спиной к стене, так и остался стоять. Только в глазах блеснул живой интерес, причину которого Лис понял, как только первый стражник открыл рот.