– Садитесь, Максимилиан, – сказал он, указывая на кресло.
Тот сел, не опуская взора, в котором не было подобострастия, лишь холодноватое почтение к патрону. Максимилиан знал, что Рюмильи не за что его отчитывать. И сегодняшнюю встречу он понимал так: две уважающие друг друга стороны садятся за стол переговоров.
Они обсудили текущие дела, затем господин Рюмильи заметил:
– Вы ловкий человек, Максимилиан. За столь короткий срок прошли уже три ступени нашего ведомства и наверняка полны самых смелых планов!
В глазах Максимилиана промелькнуло выражение согласия. «Ловкий» звучало не очень хорошо, он предпочел бы называться талантливым, но это не влияло на суть дела.
Да, он был умным человеком, человеком тонкого расчета, умеющим предугадывать события политической истории.
Десять лет назад он примкнул к первой волне эмиграции и сумел спасти большую часть своего состояния, что удалось сделать немногим. Вскоре порвал с роялистами, почувствовав, что их время прошло, и выжидал до тех пор, пока не уловил, куда дует ветер. Он начал служить Директории не сразу, а когда на горизонте появились люди, понимающие, сколь недолговечен этот режим, и вместе с ними принялся готовить почву для очередных преобразований. Он не сомневался, что следующей силой, способной захватить власть, станет верхушка армии, и был уверен, что сохранит пост и при новом правительстве.
Когда не удавалось повлиять на обстоятельства, Максимилиан умел так приспособиться к ним, что казалось, будто трудности – всего лишь своеобразные ступени, по которым он год от года поднимался к успеху. Он, едва ли не единственный в этом пропитанном духом продажности ведомстве, ничем себя не запятнал, и иногда его сравнивали с легким светлым кораблем, плавно скользящим по волнам жизни вперед и вперед, вслед за своей звездой.
– Вы никогда не совершали ошибок, ведь так, Максимилиан?
Максимилиан позволил себе улыбку.
– Не думаю. Как всякий человек…
– В первую очередь вы – политик, – веско произнес Рюмильи. – Вы понимаете, что это значит?
– Конечно.
– Мне хорошо известны ваши способности: вы отличный служащий, вы умны и честны, и преданны делу. Но сейчас я намерен поговорить о другом, – Рюмильи сделал паузу, во время которой Максимилиан чуть заметно кивнул в знак согласия. – По долгу службы я интересуюсь жизнью своих сотрудников и знаю о них, может быть, даже больше, чем положено знать. Например, мне известно, что вы состоите в связи с одной особой…
Когда патрон произнес «с особой», Максимилиан насторожился. Это не предвещало ничего хорошего. Еще никто и никогда не говорил об Элиане как об «особе». Она была дамой, причем дамой из высшего общества. И если ее перестали считать таковой, значит, он упустил из виду что-то важное.
– И вы часто посещаете особняк, который снимаете для нее, так? Я слышал, эта женщина очень красива и пользуется большим успехом.
Максимилиан не двигался и даже не моргал – он слушал, впитывая каждое слово. Его холеные руки спокойно лежали на коленях.
– Знаете, я вас понимаю! – продолжал Рюмильи – Элегантная женщина, модный салон – знакомства, связи. Теперь они у вас есть, а новые вы в своем нынешнем положении заимеете без труда. Конечно, сейчас даже многие влиятельные люди заводят легкомысленные интрижки, но в посольских кругах ценится совсем иное. Сколько вам лет? Тридцать пять? Я в ваши годы уже был женат, имел детей. Уверен, со временем вы займете высокий пост, и вам надлежит подумать о своем окружении. Благодаря вашей поездке в Тулон я кое-что узнал об этой женщине, когда готовились документы. Ее отец был убежденным роялистом, его казнили в девяносто третьем году. У нее есть ребенок, кажется, внебрачный. Не очень подходящая для вас компания. Что вам мешает оставить эту женщину?
«Чувства», – хотел сказать Максимилиан.
Он вспомнил, как Элиана чуть не свела его с ума тогда, на балу, в далеком восемьдесят девятом. Конечно, теперь он был старше почти на десять лет, но зато и любовь его стала глубже. Он никогда не задумывался о том, придется ли когда-нибудь пожертвовать главным сокровищем своего сердца – чувствами к Элиане. Хотя кто знает, возможно, его второе «я» временами все же нашептывало ему: когда-нибудь это произойдет! Недаром он снял для нее отдельное жилье и был в ее доме всего лишь гостем, пусть самым желанным, но все-таки гостем.
Да, теперь Элиана с ее салоном уже не вписывалась в его жизнь. И этот мальчик… Кто даст ему фамилию и заменит отца? Случалось, Максимилиан заставал Элиану играющей с сыном и поражался тому, с каким глубоким и нежным чувством она глядит в глаза ребенка. Кем был тот человек, которому она отдалась? И почему она это сделала? Из благодарности? От отчаяния? Элиана говорила, что они провели вместе всего одну ночь, но она вспоминала его, без сомнения вспоминала, и, наверное, не только из-за ребенка. И Максимилиан, случалось, жалел о том, что навсегда потерял в ней ту юную девушку, которая всем сердцем принадлежала лишь ему одному.
– Кстати, пользуясь случаем, хочу вручить вам приглашение на прием, который состоится в моем загородном доме. Вы помните мою племянницу Софи? У нее умер муж, и она совсем недавно сняла траур. Она желает вас видеть.
Максимилиан встал и поклонился. Он догадался о скрытой цели и тайном смысле этой беседы и был уверен, что Рюмильи тоже знает о том, что он все понял.
Перед ним воздвигли преграду и одновременно кинули приманку – это было не очень приятно, но с другой стороны судьба предоставила ему шанс сделать очень важный и крупный ход.
И он сильно сомневался в том, что ему удастся избежать компромисса.
Максимилиан отправился на прием, ничего не сказав Элиане. Резиденция Рюмильи располагалась за пределами Парижа, близ городка Мант-ла-Жоли.
Проехав по длинной аллее мимо шеренги темно-зеленых кустарников, карета остановилась посреди обширного двора. Максимилиан вышел наружу и долго смотрел на стоявшее перед ним в окружении спящих деревьев великолепное здание, стены которого словно были сделаны из не тающего даже летом льда, а безупречно чистые, холодные стекла окон отражали свет занимавшегося заката. И казалось, будто каждое окно обозревает округу, точно око невидимого существа.
Максимилианом овладело странное чувство – он вдруг понял, что хочет жить именно так: купить имение, устраивать официальные приемы, давать балы… Теперь он твердо стоял на ногах, сумел создать себе надежное прикрытие и наконец мог заявить миру о своей персоне, вспыхнуть на небосклоне людских судеб яркой звездой.
До сего времени он расставлял все по своим местам, а сам пребывал в стороне, он устраивал свою жизнь так, как готовил бы сцену для решающего выхода, именно сцену, а не поле боя.
Он понимал: приближается решающий момент, вскоре на свет явится новый Максимилиан, более могущественный, значительный, заметный.
Когда его называли бессребреником, он не спорил; не возражал и тогда, когда говорили, что он лишен тщеславия и не честолюбив.
Что касается первого – да, действительно, он никогда не стал бы преследовать чисто корыстную цель, хотя знал, что корысть – далеко не всегда есть стремление к материальной выгоде. Иному не нужны деньги, но подай славу или власть – все едино; и он гордился тем, что всегда сумеет дать истинную оценку своим поступкам и вообще всему, что происходит в мире.
Что до тщеславия, то он считал, что такое качество присуще всякому умному человеку, просто некоторые из этих людей умны настолько, что не стремятся его подчеркнуть. В частности, сам Максимилиан, несмотря на действительно редкое умение правильно оценивать себя, втайне, случалось, непомерно восхищался своими непревзойденными способностями, но при этом умел казаться простодушным и скромным. Именно благодаря последнему качеству он приобрел столько друзей, покровителей и знакомых. Мало кто видел в нем конкурента, скорее помощника, единомышленника, друга.