Внезапно Элиане показалось, что Господь приподнял завесу, скрывающую подлинную сущность натуры ее сестры, и молодая женщина увидела затаившееся в глазах Шарлотты выражение ненасытного, какого-то хищнического голода и одновременно глубокого разочарования жизнью.
– Ты зря отчаиваешься. Возможно, ты еще встретишь человека, который оценит тебя и поймет.
Элиана потянулась было к сестре, но та не приняла ласки.
– Я замужем и не стану рисковать добрым именем семьи, как это делаешь ты. – И, мотнув головой, прибавила: – Впрочем, дело в другом. Просто я уже не смогу полюбить.
Казалось, разговор закончен, и все же оставалась одна загадка. Что побудило Шарлотту пойти на столь беспредельную откровенность? Элиана не могла понять. Все вроде бы было логично, и все-таки не хватало какого-то звена. Похоже, самого главного.
– Ты можешь назвать имя мужчины, которого любила? – нерешительно произнесла молодая женщина.
– Могу, – сказала Шарлотта, – теперь это не имеет значения. Его зовут Максимилиан Монлозье де Месмей.
Однажды в детстве Элиана ощутила испуг, столь внезапный, что едва не потеряла сознание. Это случилось, когда она поехала с родителями за город, на пикник, и прямо перед нею, в траве, неожиданно, извиваясь, проползла большая змея. Теперь она испытывала почти такое же чувство, сконцентрировавшееся в одном мгновении, лишившее ее дара речи, сковавшее движения, почти остановившее сердце.
Элиана замерла; казалось, она пыталась преодолеть невидимый заслон, чтобы окончательно осмыслить то, в чем только что призналась ее сестра.
– И он… не знал? – наконец выдавила она.
– Нет. Ни он, ни кто другой. Кто бы мог такое вообразить! – Шарлотта произнесла это с саркастической усмешкой, медленно, выделяя каждое слово. И, немного подумав, прибавила: – Сначала мне казалось, что ты безжалостно отняла мою единственную любовь, но вскоре я поняла, что на самом деле ты милосердно приняла на себя мой крест. Ты совершила очень много ошибок, Элиана. Сначала не захотела дать ребенку фамилию Этьена, потом принесла себя в жертву Максимилиану. Ты легкомысленная женщина и плохая мать. Ты не думаешь ни о своих детях, ни о себе, ни о ком! Представляю, что скажет о тебе мое окружение!
– Я уйду. И избавлю тебя от пересудов.
Шарлотта коротко рассмеялась.
– И к кому ты пойдешь? К своей подружке-санкюлотке? Только едва ли она будет в восторге от того, что в ее доме поселилась отвергнутая любовником содержанка! У нее – семья, знакомые, соседи и – иные представления о нравственности.
Элиана опустила голову.
– В таком случае я сама о себе позабочусь.
– Не уверена, что ты сможешь это сделать. Поверь, я не желаю тебе зла, просто хочу, чтобы ты хотя бы раз в жизни трезво взглянула на вещи и осознала свои ошибки.
Элиана глубоко вздохнула. Сейчас она выглядела совсем больной. И негромко произнесла:
– Я не сержусь на тебя, Шарлотта. Ни на тебя, ни на Максимилиана. Думаю, ты по-своему очень несчастна. А Максимилиан… Он поступил правильно и в то же время выбрал самый неправедный путь: пошел против веления своего сердца. Что же касается раскаяния… Да, я раскаиваюсь, сестра. Недаром говорится: «Блажен тот, кто не осуждает себя в том, что избирает».
ГЛАВА IV
Через несколько дней, не сказав никому ни слова, Элиана отправилась на поиски жилья.
У нее сохранились кое-какие сбережения, и было немного драгоценностей, которые она рассчитывала продать или заложить, и все же молодая женщина понимала, что, не имея постоянного источника дохода, долго продержаться не удастся, а потому поехала в самые отдаленные и бедные кварталы Парижа.
Однако все, что ей предлагали, казалось чересчур ужасным или же слишком дорогим, и Элиана совсем было отчаялась, пока наконец недалеко от Госпитального бульвара, на глухой, обсаженной вязами улочке не нашла комнату, которая показалась ей подходящей. Собственно, это была даже не комната, а просторное чердачное помещение. Оно привлекло молодую женщину тем, что здесь был камин, а главное – оно сдавалось за сравнительно небольшую плату. На чердак вела шаткая деревянная лестница. Соседи жили этажом ниже.
Осматривая помещение, Элиана подошла к маленькому слуховому оконцу и выглянула вниз. Напротив виднелись однообразные, угрюмые серо-желтые фасады старых зданий и чахлые деревья, а вдали можно было разглядеть купол Сальпетриер и очертания стен Итальянской заставы.
Молодая женщина задумалась. Она не слишком удивилась, узнав, что Шарлотта была увлечена Максимилианом, куда больше ее поразило то, как долго и упорно сестра скрывала свои чувства, поразила спрятанная под маской равнодушия холодная злоба. Значит, они были совсем чужие друг другу?
И в то же время Элиана жалела Шарлотту. Она вспоминала, как еще в пору их детства приходившие к ним в дом люди действительно почти не замечали ее сестру, все внимание доставалось ей, Элиане.
Она чувствовала себя виноватой и не знала, чем искупить вину. Наверное, в самом деле стоит куда-нибудь исчезнуть… Молодая женщина прекрасно знала: то общество, в котором она вращалась еще совсем недавно, скоро ее позабудет. Такие наступили времена: все менялось, ничто не было прочным. Люди приходили и уходили, богатели и разорялись, возносились до небес и тут же падали к подножию мира. И не было проще задачи, чем затеряться в этом водовороте человеческих судеб.
Элиана решила поселиться здесь и не думать о будущем. В юности человеку свойственно строить планы, на что-то надеяться, а с возрастом он становится мудрее и начинает понимать: в этой жизни ничего нельзя предугадать.
Она дала согласие хозяину, внесла задаток, договорилась со старьевщиком, чтобы он обставил комнату, и пару дней спустя, взяв с собою сына и самые необходимые вещи, переехала на новую квартиру.
Она не оставила Шарлотте адреса, только записку, в которой просила не беспокоиться за нее и за все простить.
Дезире тоже ни о чем не знала – Элиана вовсе не желала обременять свою приятельницу лишними заботами. Она твердо решила обойтись без посторонней помощи и надеялась как-нибудь справиться с трудностями. Ничего, она выстоит… А потом… возможно, потом наступят лучшие дни?
Молодая женщина подсчитала сроки и поняла, что забеременела еще до поездки в Тулон. Насмешка случая, ирония судьбы! При встрече с Бернаром она уже носила ребенка от Максимилиана.
Теперь Максимилиан уехал в Австрию, а Бернар был на войне, и она не знала, вернется ли он или нет и где его искать.
Бернар Флери… Что их связывало? Элиана воскресила в памяти события девяносто третьего года и той единственной, неповторимой ночи, когда незнакомец с горящим взглядом буквально несколькими прикосновениями превратил ее в безудержно страстную женщину, тогда как в объятиях Этьена она всегда оставалась холодной, как мраморная статуя. Был ли тому причиной его незаурядный темперамент или… она, сама того не сознавая, почувствовала к нему нечто большее, чем простую человеческую симпатию?
Как бы то ни было, на Бернара она могла положиться, он никогда бы ее не предал.
Она не ошибалась в нем, нет, она была в этом уверена, потому что за тот короткий отрезок времени, что им довелось провести вдвоем, узнала о нем больше, чем сумела бы узнать о другом человеке за целую жизнь.
Старьевщик сдержал обещание и обставил комнату более-менее сносно. Свою кровать Элиана поставила в большом помещении, а кровать Ролана – в маленьком чуланчике, отделенном от основного помещения дощатой перегородкой.
Она не могла без боли смотреть на сына, на то, как он несмело вошел в их новое жилище и изумленно огляделся.
– Мы будем жить здесь, мама? А почему? Элиана присела перед ним на корточки.
– Видишь ли, сынок, – ласково и проникновенно заговорила она, – иногда обстоятельства бывают сильнее нас. Поверь и пойми, в жизни существует нечто неизбежное…
Но он, конечно, не понимал. Он привык жить совсем в других условиях и теперь осторожно прохаживался по темному выщербленному полу и разглядывал грязные стены, а ночью, когда они легли спать, долго не мог заснуть и наконец произнес: