– Я бы хотела купить этот домик и поселиться здесь навсегда, – произнесла она, охваченная внезапным порывом. Потом села на песке и принялась выжимать волосы.
– Возможно, когда-нибудь мы так и сделаем, – сказал Бернар, неохотно выпуская ее из объятий. – Корсика – удивительно место. Не просто прекрасное, а еще и уединенное, а значит, замечательное вдвойне. Не все понимают, какую силу и сколько вдохновения можно черпать в уединении.
– Помнишь, ты говорил о судьбе? – немного подумав, произнесла Элиана – Ты признался, что готов испить свою чашу до дна. Неужели ты никогда не пытался что-либо изменить?
– Конечно, пытался, любимая. Но решение одной проблемы порождает множество новых и так до бесконечности. Не умеющий наслаждаться мгновеньями настоящего никогда не достигнет счастья! Со временем судьба дает нам понять, для чего было послано то или иное испытание, – чтобы вывести нас на новый жизненный круг, помочь осознать свои ошибки и по-другому взглянуть на мир… – Он вздохнул. – Но знаешь, порой попытка разобраться в прошлом кажется мне похожей на старания разглядеть в небесах след птичьих крыльев, а стремление к будущему – на погоню за собственной тенью.
– Да, ты прав, – задумчиво промолвила молодая женщина. – Однажды я уже отправлялась в романтическое путешествие и думала, что оно станет началом новой жизни, а вышло иначе.
– У нас так не будет, – заверил Бернар, поймав ее взгляд и протягивая к ней руки – Наше настоящее и наше будущее мы не отдадим никому. Я не обещаю тебе звезд с неба, но постараюсь сделать все для того, чтобы ты была счастлива.
Да, Элиана чувствовала себя счастливой, а еще – она дивно похорошела. Ей исполнилось двадцать семь лет, но можно было дать гораздо меньше: она выглядела посвежевшей и на удивление юной, совсем как в пору девичества.
Она понимала – это сделала с нею его любовь.
Максимилиан де Месмей вернулся во Францию в марте 1800 года и сразу обратил внимание на перемены, произошедшие в столице с установлением консульской власти. Улицы стали чище, всюду трудились отряды рабочих: прокладывали тротуары, канализационные стоки, водопроводные трубы, расчищали руины, чинили ограды и фонтаны, возводили здания, строили набережные и каналы. Многие парижане, уже привыкшие к хаосу, взирали на это с изумлением. Максимилиан слышал, как один ремесленник сказал другому: «Десять лет город был похож на помойную яму, в которую все только и плевали, на несчастного беднягу, которого обирали, как могли. Мы не просто лишили его великолепия, а в буквальном смысле слова раздели догола, вываляли в грязи, сорвали с него все, даже крест. Но теперь, кажется, дело пойдет на лад».
И действительно, столица преобразилась: появилось несколько новых рынков, дома наконец-то обрели номерные знаки, по улицам вышагивали отряды жандармов, отныне подчинявшихся префекту города, и стало не так страшно выходить по вечерам.
Максимилиан нашел, что общество сильно изменилось: многие из старых салонов перестали существовать, зато открылись новые; на политическую и светскую сцену вышли другие люди. Что ж, это было неудивительно, Максимилиан давно знал: в Париже год – как век, все здесь меняется непостижимо быстрым образом, и если ты хочешь, чтоб о тебе не забыли, то должен постоянно напоминать о себе.
Вскоре после приезда он решил навестить давнего знакомого – Поля де Ла Реньер. Тот встретил приятеля с радостью и сообщил новости, многие из которых Максимилиан, разумеется, уже знал: о назначении Бонапарта первым консулом, об утверждении Конституции, об административном переустройстве страны.
– Я полон оптимизма, – сказал Поль. – Бонапарт собрал замечательную команду единомышленников. Он не боится окружать себя умными людьми; как ни парадоксально, но такое качество – редкость для правителя. Большинство из них относится к молодым дарованиям с большой опаской.
– Вероятно, он уверен в своем превосходстве.
– Возможно. Но с другой стороны, истинный талант никогда не опустится до мелочной зависти и не станет опасаться соперничества, – ответил Поль. Потом спросил: – Ты надолго приехал?
– К сожалению, нет. Переговоры еще продолжаются. Просто представился случай приобрести кое-какую недвижимость.
– Для будущих наследников? – добродушно произнес Поль.
Максимилиан улыбнулся.
– Об этом я еще не думал. Кстати, как поживает мадам де Ла Реньер?
– Неплохо. Вернее сказать – как всегда.
– А… Элиана?
На лице Поля появилось озабоченное выражение.
– Не знаю, как и сообщить… Вот уже два года, как мы ничего о ней не знаем.
– Два года? – переспросил Максимилиан. – Но… каким образом? Что-то случилось?
– Да, то есть я точно не знаю. Элиана уехала от нас, внезапно, ничего не сказав, и мы не сумели ее отыскать. Сам понимаешь, насколько трудно найти человека в Париже.
– Но существовала какая-то причина? – продолжал допытываться Максимилиан.
Поль замялся.
– Тебе известно, что я не люблю вмешиваться в такие дела, но, по-моему, они повздорили с Шарлоттой, и, кажется, моя жена вела себя не лучшим образом.
– Я могу с нею поговорить? Она у себя?
– Да. Но предупреждаю, Макс, это всего лишь мои предположения.
– Не беспокойся, я не скажу ничего лишнего.
Максимилиан постучал к Шарлотте и, получив ответ, вошел в комнату. Женщина сидела спиною к нему, за бюро, и что-то писала. Хотя, когда она медленно повернула голову, на ее лице отразилось удивление, Максимилиану показалось, что Шарлотта ожидала его появления.
Они смотрели друг на друга. Невзирая на то, что Шарлотте было уже тридцать пять лет, сейчас она выглядела, пожалуй, лучше, чем когда-либо. Прежде ее чрезмерная худощавость и угловатость казались недостатком, но теперь это молодило ее. Она словно остановилась на определенной возрастной отметке и более не старела. Все те же глубокие серые глаза, легкий слой румян на щеках, чуть подвитые пряди русых волос и спокойная уверенность движений. Но взгляд выдавал ее годы, взгляд, в котором не было ни кокетства, ни молодого задора. «Женщина неопределенного возраста» – вот что можно было о ней сказать.
А Шарлотта в свою очередь думала о стоящем перед нею мужчине. Как она и предполагала, Максимилиан мало изменился: красиво вьющиеся светло-каштановые волосы, благородная осанка, а глаза, как осеннее небо после дождя, – чистые и чуть печальные. Но если прежде выражение его лица выдавало утонченные чувства и какие-то смутные желания, то теперь он полностью владел собой. И еще в его манерах появился оттенок солидности, что несколько не вязалось с моложавым видом.
Шарлотта протянула ему свою легкую и в то же время по-мужски твердую руку.
– С возвращением, Максимилиан.
– Лучше просто с приездом.
– Так вы ненадолго?
– Скорее всего так.
– Софи с вами?
– Да, она приехала вместе со своей дочерью.
– Девочке, должно быть, лет пять или шесть? Она, наверное, прехорошенькая?
Максимилиан пожал плечами.
– По-моему, такая же, как все дети.
– Похоже, вы не очень любите детей, – заметила Шарлотта.
– Я к ним просто равнодушен.
– Но когда-нибудь вам придется завести своих. Не сегодня-завтра восстановят титулы, и вам понадобится наследник.
– Что ж, – спокойно произнес он, – всему свой срок. «Похоже, он нисколько не боится времени, – подумала Шарлотта, – и жизненная дорога кажется ему усыпанной звездами. Этакий земной Млечный Путь».
– Я хотел спросить об Элиане, – осторожно начал Максимилиан. – Поль сказал, она исчезла?
– Да, я приложила все усилия для того, чтобы ее разыскать, но безуспешно.
Она выглядела не на шутку расстроенной. Максимилиан сделал паузу. Затем произнес:
– Я ее видел.
– Элиану? Вы? – с искренним волнением переспросила Шарлотта. – Но где? И когда?