Их компанию разделяли три девушки, довольно привлекательные особы, на вид полугорожанки-полукрестьяночки; все трое – в пестрых поплиновых платьях и цветных чулках. Они с притворной застенчивостью хихикали, когда кто-либо из мужчин притягивал их к себе на колени или пытался обнять за талию.
Бернар вошел в комнату как раз в тот момент, когда один из офицеров, хитровато подмигивая, сказал другому:
– Эти прелестные птички послужат нам славным десертом!
Бернар нахмурился.
– В чем дело? – сухо произнес он. – Что это за женщины?
– Это наши маленькие подружки, – с развязной улыбкой промолвил один из присутствующих, капитан Жозеф Бастье, на что Бернар беспрекословным тоном отвечал:
– Немедленно отправьте их назад. Здесь вам не бордель.
– Но и не монастырь, – заметил Бастье. – Вы и сами-то не очень похожи на монаха, Флери. Сегодня начальства не будет, и мы имеем право развлечься. Что тут плохого? Может, вам завидно? Если хотите, я уступлю вам любую из этих девчонок по вашему выбору.
– Нет, не хочу. А плохо то, что вы подаете дурной пример солдатам. Много вы сможете требовать от них, если сами нарушаете дисциплину? Каждый день вино и женщины – в других корпусах я этого не видел. Вы здесь слитком хорошо устроились!
Жозеф Бастье скривил губы.
– Противно слушать вас, Флери! Вам бы проповеди в церкви читать! Вы, кажется, участвовали в нескольких боевых походах? Мне жаль ваших солдат! Вы их, должно быть, на веревке водили!
– Они имели не меньше свободы, чем все остальные. Единственное, чего я не допускал, так это насилия. Но здесь, я повторяю, другой случай. Получите отпуск – и делайте, что хотите. А сейчас вы на службе. В общем, как вам угодно, но если это не прекратится, завтра же мой рапорт ляжет на стол командования.
В комнате поднялся глухой ропот.
– Не очень-то красиво выдавать своих! – выкрикнул кто-то. Бернар обвел присутствующих твердым взглядом.
– Бог свидетель, я никогда не выдавал своих. Но это не значит, что я должен позволять вам выходить за рамки дозволенного!
– Послушайте, не надо ссориться! – примирительно произнес молодой привлекательный офицер по фамилии Гайар. – Садитесь, Бернар, поужинайте с нами. Сейчас уже поздно, а утром мы отправим девушек назад. Даю слово, больше это не повторится.
Атмосфера немного разрядилась. Бернар присел к столу, вскоре подали ужин, и беседа мало-помалу вошла в спокойное русло.
Бернар понимал своих сослуживцев. Работать приходилось много, отдых почти полностью уходил на сон, о развлечениях не было и речи. Генералы и прочие высшие чины зачастую держали при себе любовниц и даже жен, но остальные не могли себе этого позволить. Вечер в обществе хорошеньких женщин хоть как-то скрашивал их жизнь. Но в то же время Бернар не собирался допускать, чтобы кто-либо злоупотреблял его терпением.
– Наверное, дома у вас прелестная жена и куча милых детишек, Флери? – спросил Жозеф Бастье. – Этакая семейная идиллия! Неужели вы никогда не изменяли своей супруге?
– Я не намерен обсуждать с вами свою личную жизнь, – сказал Бернар.
Бастье усмехнулся.
– Что ж, простите! Ценю вашу деликатность. Не исключено, что вы и в самом деле сущий праведник. И приказа, по-видимому, никогда не решитесь нарушить?
– Вы же знаете: на войне все возможно.
В это время в комнату вошел еще один офицер.
– Приветствую всех! – жизнерадостно произнес он, снимая головной убор.
– Здравствуйте, Торель, – послышались голоса, – какие новости?
Тот махнул рукой.
– Ни дня без происшествий! Только что курьер доставил сообщение: отряд шуанов взял заложников. Требуют сделать обмен на тех, кого мы арестовали три дня назад.
– И что решили?
– Обменять. Этот пленник – важный государственный чиновник, кажется, из дипломатического корпуса. И с ним его жена. Обменяют без лишнего шума – и точка.
– Что, боятся скандала?
– А вы как думаете? В Париже шуаны, в лесу шуаны. Заговор зреет буквально под самым носом, и ничего нельзя сделать.
– Не знаю, как в Париже, а тут – попробуй их перелови! Не прочесывать же лес!
– Черт бы их побрал, этих штатских, – заявил Бастье, разливая вино. – Ездят туда-сюда по дорогам, надо и не надо! А что касается дипломатов – все они дармоеды, никакого от них толку! Знаю я их жизнь: приемы, переговоры, потом опять приемы, снова переговоры. Зарылись в бумажках! Взяточники несчастные! Подумаешь, важная персона – на шуанов его обменивай! Кто он такой?!
– Да вот она, депеша, – сказал Торель, – в ней указано имя: Максимилиан Монлозье де Месмей.
– Максимилиан де Месмей? – переспросил Виктор Гайар, заглядывая в бумагу. – Кажется, я немного знаком с этим человеком. Когда-то я бывал в салоне его любовницы. Честно признаться, я больше помню именно ее, а не его. Очень красивая блондинка с карими глазами. Знаете, есть такие женщины, созданные для радости, для любви! Не могу сказать точно, как ее звали, но лицо этой дамы так и стоит у меня перед глазами. На мой вкус, она была просто очаровательна! Вы не поверите, но от одного ее взгляда я чувствовал себя счастливым. Думаю я никогда ее не забуду.
– Ну, Виктор, вы настоящий романтик! – протянул кто-то. – Так жена этого человека и есть та дама?
– Нет, я слышал, он предпочел связи с нею выгодный брак. А она… Не знаю, где она теперь. Я ее больше не видел.
– Должно быть, греет чью-то постель, – лениво произнес Жозеф Бастье.
– Нет, она была не из продажных. Она любила этого человека, любила по-настоящему, так, как женщина способна любить только раз в жизни. Ведь все истинно прекрасные моменты судьбы неповторимы! Возможно, чисто внешне она и неплохо устроилась, но душа ее – я уверен, – пуста, а сердце полно тайной печали.
– Вы рассказали нам целый роман, Виктор, – заметил Антуан Торель. – Наверное, вы были влюблены в эту женщину?
– В нее кто угодно влюбился бы, – с улыбкой отвечал Гайар. Во время разговора сослуживцев Бернар Флери сидел молча, опустив голову, и поигрывал небольшим кухонным ножом. Он поставил его так, что острие вошло в щель между досками стола, и теперь, когда Бернар вдруг резко дернул за ручку, лезвие сломалось пополам.
– Что случилось? – сказал Антуан Торель, повернувшись на звук.
– Сломался, – задумчиво промолвил Виктор Гайар – Что ж, бывает, и сталь гнется.
Бернар ничего не ответил. Его мучили дурные предчувствия, и он не мог отмахнуться от них. Дело было не только в пресловутом корсиканском суеверии – Бернар привык доверять своему внутреннему голосу, который почти никогда не лгал.
И кому, как ни ему, человеку, побывавшему на трех войнах, было дано понять: один единственный момент божественного озарения стоит многих часов бесплодных раздумий, магическое предчувствие сердца всегда важнее любого, самого тонкого расчета, а сны способны поведать немало тайн, предостеречь и вдохновить, помочь постичь природу всех заветных желаний.
Элиана плохо помнила, как провела день. Она давно не ощущала такой тяжести в сердце. Тревога притупила все ее чувства, ей не хотелось ни есть, ни пить, ни спать.
Максимилиан и Софи были так же мрачны и молчаливы. Арман Бонклер после полудня спустился вниз и, к счастью, больше не появлялся.
Элиана ни о чем не думала, не терзалась никакими сомнениями, она просто ждала, сама не зная чего.
На Максимилиана она почти не смотрела, зато сделала попытку заговорить с Софи.
Элиана спросила, не слышала ли Софи что-либо о Шарлотте, и та ответила:
– Я вижусь с нею довольно часто. В последнее время ваша сестра очень сдружилась с моим дядей.
Элиана удивилась. Это не похоже на Шарлотту.
Женщина спросила себя, не намекает ли Софи на нечто большее, чем дружба, но тут же решительно отвергла эту мысль.
Сестры не виделись несколько лет. Элиана не держала зла на Шарлотту, просто интуиция подсказывала ей, что со встречей лучше повременить.
Больше им с Софи не о чем было разговаривать, и Элиана вернулась на свое место.