– Да, – промолвила Элиана, – такое случается с каждым.
В это время в ярко освещенном проеме балкона появилась Адель. Солнце играло в ее бирюзовых глазах, но на хорошеньком личике отразился испуг.
– Мама, смотри!
Элиана увидела в руках дочери конверт с печатью военного ведомства.
«Бернар! – подумала она. – Или… Ролан?»
– Открой! – попросила она, ухватившись рукой за перила. Адель помотала головой.
– Я боюсь!
– Давайте я открою! – послышался голос Дезире. Элиана кивнула, и Адель подала женщине письмо.
В этот миг Элиана почувствовала себя как утопающий, который видит приближение очередной гигантской волны, и пока Дезире вынимала из конверта сложенный вдвое лист, стояла ни жива ни мертва.
С улицы доносились летние звуки, в зарослях плюща весело гомонили птицы, но в душах трех находившихся на балконе женщин царила могильная тишина.
На мгновение зеленые глаза Дезире стали яркими, как изумруды.
– Это о Ролане. Твой сын жив, Элиана! – прошептала она, впервые называя бывшую госпожу просто по имени. – Он был ранен и сейчас находится в парижском военном госпитале. Ты можешь забрать его домой.
Элиана закрыла глаза, чувствуя, как ее уносит куда-то теплая, живительная волна облегчения и невероятной радости.
Сколько раз она представляла себе, как Ролан входит в дверь, улыбающийся, с сияющими глазами. Но мечты есть мечты, а явь есть явь – одно никогда не похоже на другое. Теперь она должна ехать к нему сама.
Внезапно на сердце Элианы словно бы легла какая-то тень, а в душу закралось странное сомнение и тревога. Наверное, так бывает, когда предвкушение счастливых минут соседствует с неуверенностью в том, что они все-таки наступят.
Дезире обняла женщину со слезами на глазах.
– Мне жаль, – еле выговорила Элиана, имея в виду гибель Себастьяна, – как мне жаль!
– Я рада, что Ролан жив, – прошептала Дезире – Ведь он для меня почти как сын.
– Ты поедешь со мной?
– Нет, я навещу вас потом.
– А я с тобой, мама! – Адель первая пришла в себя, она прыгала и смеялась, как маленькая. – Мы поедем прямо сейчас?
– Да, конечно.
Девушка побежала переодеваться, и через полчаса они уже сидели в открытой коляске. Адель щебетала без умолку, вертя головой во все стороны. Она надела новую светло-сиреневую шляпку, украшенную желтыми, голубыми и розовыми цветами, и такого же цвета шелковое платье. Несколько непокорных золотисто-каштановых завитков выбивалось на лоб, что придавало девушке озорной и кокетливый вид.
Они ехали по Парижу, по летнему Парижу, казавшемуся воплощением изящества и красоты, полному солнца и света, изысканно-безупречному и в то же время очаровательно-легкомысленному городу сказочных грез.
Элиана хотела заехать в церковь, но потом решила, что еще успеет это сделать. Она улыбалась легкой улыбкой, но ее глаза оставались печальными.
– Что с тобой, мама? – с упреком спросила Адель.
– Я не понимаю, почему Ролан не приехал сам и не прислал записки. Что с ним? И отчего нам так поздно сообщили о том, что он жив? Где он пропадал все это время?
Адель пожала плечами. Она не удивилась и не встревожилась. Ее не пугало будущее. Ей казалось, что наладить жизнь так же просто, как навести порядок в собственной комнате.
– Возможно, он был без сознания. Или болен тифом, и его лечили где-нибудь в Пруссии или Польше. И потом, ты же знаешь, как безобразно работает почта!
– Да, ты права, дочка, – промолвила Элиана, – главное, что он все-таки жив!
Они вышли из экипажа и поднялись на широкое крыльцо госпиталя.
В просторном коридоре их встретил врач. Женщина в волнении протянула ему бумаги.
– Я мать Ролана Флери. Приехала за своим сыном. Почему-то доктор пристально и внимательно смотрел на стоявшую позади Элианы Адель.
– Это моя дочь, – сказала женщина. Ее пронизывало нетерпение. Руки слегка дрожали, а взгляд был прикован к лицу врача.
– Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, мадам? – спросил доктор.
– Да, конечно – Элиана оглянулась на дочь – Адель, пожалуйста, выйди, подожди на крыльце.
– Нет, пусть она останется здесь, а вы идите за мной. Он провел женщину в какую-то комнату и предложил ей присесть.
Элиана заметила, что доктор избегает ее взгляда.
– Что с Роланом? – еле слышно прошептала она.
– Сейчас объясню. Не беспокойтесь, мадам, его жизнь вне опасности, и вы можете забрать его домой. Он пострадал от взрыва снаряда еще при наступлении нашей армии. Его привезли в Париж совсем недавно, и я сразу же вам сообщил. После взрыва ваш сын почти не мог двигаться, ничего не видел и не слышал, но постепенно все восстановилось. – Врач сделал паузу. – Все, кроме одного.
– Чего? – мучительно прошептала женщина.
– Зрения. Он не видит.
Внезапно Элиане стало трудно дышать.
– Но это… не навсегда?
– Не знаю. Ничего не могу сказать. Не уверен. Чудеса происходят нечасто, но этот случай сам по себе достаточно редкий. Ведь глаза целы. Время покажет, что ждет вашего сына. Сейчас самое главное – постараться, чтобы он не ушел в себя. Думаю, если в его жизни появится какая-то радость, если он не утратит надежду, то постепенно зрение вернется к нему, как вернулось все остальное.
Элиана сорвалась с места.
– Я хочу его видеть!
– Конечно. Идите за мной. На глазах вашего сына повязка. Я объяснил, что так нужно… пока.
– Он… не знает?
– Знает. Я уверил его, что со временем зрение восстановится. Просто одно дело не видеть, потому что завязаны глаза, и совсем другое… – Он замолчал, потом закончил: – Знаете, это равносильно тому, чтобы с головой погрузиться в ледяную воду. Я хотел снять бинты именно тогда, когда рядом с ним будут находиться близкие люди. Мальчик еще так молод…
Когда Элиана увидела своего сына, то на мгновение забыла о том, что сказал врач. Главное, что Ролан был здесь, живой, настоящий, из плоти и крови! Она обняла его крепко-крепко и едва не задохнулась от слез. Она любила его как саму жизнь, как все самое прекрасное в этой жизни, и вот он вернулся к ней!
Он был все так же красив, но в чертах лица появилась какая-то странная сосредоточенность и строгость. Он сел в экипаж рядом с растерянной, притихшей Аделью, которая не знала, как вести себя с братом, и сказал Элиане:
– Знаешь, мама, иногда мне кажется, что я чувствую, откуда идет солнечный свет. А вообще у меня такое странное ощущение, будто я еще не проснулся, но вот-вот проснусь. Я как будто постоянно чего-то жду. Порой мне чудится, что весь мир где-то далеко, но в другой раз он пугает меня своей близостью, он словно бы наступает на меня, и я не знаю, куда от него деться.
Элиана сжала его руку в своей.
– Доктор сказал, что ты поправишься, – как можно увереннее отвечала она.
– Да, я знаю, – спокойно промолвил Ролан, слишком спокойно, точно речь шла не о том, что только и может быть важно для него сейчас.
– Все будет хорошо, – прошептала мать, прижимаясь к его плечу, – ведь теперь ты с нами, теперь ты с нами!
Постепенно женщина поняла, что Ролан не успел увидеть настоящей войны. («Увидеть!» – теперь это слово имело для нее совсем иное значение!) Он пострадал буквально в первом же сражении. Поблизости разорвался снаряд, но Ролан почти ничего не помнил и очнулся лишь через несколько часов.
Элиана рассказала ему о своей поездке, о том, как встретилась с Бернаром, и Ролан слушал ее с огромным интересом. Теперь он по-новому восхищался своей матерью, ну а отец оставался его вечным кумиром. Вообще, почти все представления юноши о жизни, о мире и войне сохранились в прежнем виде. Впрочем, тогда большинство молодых людей, если речь шла о политике империи, рассуждало примерно одинаково.
– Я считаю, император Александр напрасно не захотел заключить мир, – говорил Ролан. – Завоевывая страны, Наполеон никогда не стремился поработить их народы. Напротив, он привносил в их жизнь то положительное, что было достигнуто во Франции. Россия в некотором смысле – довольно отсталая страна, там до сих пор существует крепостное право. Если б русские приняли европейский кодекс и освободили своих крестьян, это послужило бы для их же блага. Наш император победил бы, если б поднял русский народ на борьбу.