И хотя вопрос о том, что мы собой представляем, со времен творения мира занимал самые глубокие умы человечества, он по природе своей — не философский. Попытки научного подхода к этому вопросу позволяли лишь нащупать форму, в которой выражается ответ, и не могли привести к полному решению проблемы. Философия, психология, любая отрасль науки — все они рассматривают лишь отдельный аспект проблемы, который, в свою очередь, может быть разбит на еще более частные случаи, и хотя каждый из них сам по себе важен и интересен, решение частных проблем не приближает нас к получению удовлетворительного ответа на ключевой вопрос о месте человека в мире. Этот окончательный ответ должен прийти из глубины души самого человека и не может быть воплощен в некоем навязанном ему извне абстрактном символе.
Этот вопрос появляется в самом первом рассказе Торы — истории об Адаме и Еве. После совершения первородного греха они испугались и спрятались в саду. Тут раздался голос Б-га, обращенный к Адаму: «Где ты?» Вопрос этот, как и вся история первой лары людей, глубоко символичен для рода человеческого. Если бы человек как отдельная личность и все человечество в целом могли отречься от греха, который совершили Адам и Ева, вкусив плод с Древа Познания, если бы люди отказались от греха избыточного знания, в котором нет потребности у человеческой души, — то человеку, возможно, удалось бы избежать иного греховного соблазна: отвечать на незаданные вопросы. Ибо беспорядочные знания, бессистемный набор сведений, обрывки информации, вне зависимости от того, достоверны они или нет, становятся помехой истинному познанию. Если бы не помутнение рассудка, неизбежно возникающее у человека при формулировании ответов на незаданные вопросы, — то есть ответов, лишенных внутреннего смысла, — он мог бы, подобно другим существам, ощутить смысл и цель своей жизни просто и ясно. Чисто инстинктивно он нашел бы свое место в мире. Но после совершения первородного греха эта первозданная простота оказалась утраченной. Человек научился сомневаться, но при этом потерял нечто, что было свойственно ему до грехопадения: осознание своего истинного места в мире. И потому он никогда не посмел бы задать себе этот мучащий его вопрос: 'Где я, куда иду, что делаю?» — если бы находился в состоянии первозданной чистоты. Вопрос этот приходит к нему извне: это голос Б-га, вопрошающего Адама о том, в чем тот не осмелился отчитаться перед самим собой. «Где ты?» — спросил Всевышний, и человек может лишь повторить для себя этот вопрос: «В самом деле, где я?» Единственный откровенный ответ. который он может дать: «Я сбился с пути и пытаюсь спрятаться от Всевышнего». Суть дела в том, что следствие греха — ощущает ли это человек прямо или опосредованно, остро ли испытывает чувство вины или пытается его в себе подавить — состоит в том, что человек прячется от Б-га и место, в котором он в данную минуту находится, — его тайное убежище, которое он покинет лишь после того, как услышит этот вопрос: «Где ты?». Вопрос, заданный в райском саду, все еще звучит в мире, и человек постоянно слышит его, не всегда, правда, над ним задумываясь. И даже если он совершенно не отдает себе отчета в том, что это — глас Б-га, то все равно слышит этот вопрос:
«Где ты?» — и его эхо в собственной душе:
«Где я?». Вопрос этот может быть обращен не только к человеку, который вполне осознал себя, но и к тому, кто прячется от своего Создателя, не отдавая себе в этом отчета. Вопрос этот может встать перед тем, кто чувствует тщетность своих надежд и потерял цель в жизни, но может неотвязно преследовать и того, кто воображает, что все в мире для него ясно и понятно. В любое время и в любом месте каждому может быть задан этот вопрос: «Где ты?».
Но если человек и услышал вопрос, уловит ли он внутреннее, более глубокое значение услышанного, значение настолько тонкое, что не каждому дано различить его? Однако тот, кто чутко прислушивается к этому вопросу и его отголоску в собственной душе, кто готов размышлять над услышанным, различит, быть может, не только слова, но и голос Самого Спрашивающего. Иными словами, «где я в этом мире?» — это вопрос, который человек задает себе самому, но в более глубоком смысле это голос Б-га, обращающегося к тому, кто потерял дорогу. И в тот момент, когда человек понимает это, — несмотря на боль, которую этот вопрос ему причиняет, и на непреодолимый ужас, испытываемый им при мысли о встрече с Б-гом, — перед ним открывается, что его ведут к великому и возвышенному. Вместе с этим вопросом к человеку приходит сознание своего полного одиночества — даже если он находится среди своего народа, в кругу близких ему людей и чувствует себя в мире так же непринужденно, как в собственном доме. «Где я?» — это вопрос безнадежного человеческого одиночества, который разрешается в то самое мгновение, когда человек осознает, что слышит лишь эхо другого вопроса, заданного ему Самим Всевышним: «Где ты?», вопроса, который в то же время и ответ — ответ на отчаяние, на мольбу скорбящих и покинутых, на слезы заблудившегося ребенка, который ищет свой дом.