— Ха! — он резко рассмеялся, раздосадованный проявлением своего уныния и ее готовностью сочувствия. Он вытянул свою правую ногу в насмешливой балетной позе. — Изумительно! У вас есть нужное количество серых неуклюжестей, в которых мы нуждаемся в Соловье. А что касается смертельной песни, почему именно вы, и только вы одна знаете, что эта небольшая, уродливая птичка чувствует, когда, — его глаза зафиксировались на ней с внезапным, испуганным подозрением, и он закончил остальную часть предложения невнимательно, без реального понимания его значения, — когда она умирает на шипе.
По мере того, как он ждал, сформировалась и исчезла мелодия, которая затем преобразовалась и разрешилась в самую странную вещь, которую он когда-либо знал: — То, что вы думаете, так и есть на самом деле. Мои губы не двигаются. Я не могу говорить. Я забыла как это делать, также, как мы оба забыли, как читать и писать. Но даже самый простой соловей может петь, и сделать белую розу красной.
Это была преображенная Анна. Три недели назад он отвернулся и оставил неуверенного ученика на произвол судьбы. Теперь перед ним стоял темный ангел, несущий на своем лице светящуюся печать смерти. Каким-то образом, который он никогда не узнает, боги коснулись сердца и тела Анны, и она принесла их немедленно ему.
Он стоял, размышляя в чередующемся удивлении и презрении. Старое убеждение глумиться над нею внезапно выросло в его горле.
Его губы искривились, затем постепенно расслабились, поскольку в нем начал расти неописуемый восторг.
Всё же он мог бы расстроить планы Марфы!
Он прыгнул к столу и закричал: — Внимание, друзья! В случае если вы не в курсе, мы нашли балерину! Сегодня вечером, как и намечено, будет поднят занавес на нашей премьере!
Дирижер оркестра Дорран, перебивая аплодисменты и приветствия, закричал: — Правильно ли я понимаю, что доктор Ван Туйль закончила смертельную песню Соловья? Мы должны будем пропустить ее сегодня вечером, не так ли? Ведь нет никаких шансов прорепетировать…
Жак на мгновение посмотрел на Анну. Его глаза были очень задумчивыми, когда он ответил: — Она говорит, что песня не должна быть опущена. Я подразумеваю, что нужно сохранить те тридцать восемь паузных секвенций в сцене смерти. Да, сделайте это, и мы увидим… то, что увидим…
— Тогда, тридцать восемь пауз, как по партитуре?
— Да. Хорошо, мальчики и девочки. Давайте, отправимся туда. Анна и я вскоре последуем за вами.
Глава 18
Был мягкий вечер конца июня, время полного цветения роз, и «Вия» плавал в безрассудном, непреодолимом потоке розового масла. Он попадал на языки детей и поднимал их смех, и крики на целую октаву. Он окрашивал палитры художников, расставленных вдоль тротуаров, так, чтобы, несмотря на синеватый оттенок искусственного освещения, они могли рисовать только в изысканных малиновом, розовом, желтом и белом тонах. Поток лепестков кружился в выставках и вечно новых экспонатах, придавая им внешний лоск совершенства. Он вертелся водоворотом, раздувая холстинковые створки продавца любовного приворотного зелья и стер двадцать лет с ее лица. Он смахивал ароматные сообщения в чуткие рты неисчислимых влюбленных пар, ослепляя пристальный взгляд тех, кто остановился, чтобы посмотреть.
И прекрасные мертвые лепестки продолжали трепетать в интроспективном уме Рюи Жака, цепляясь и шепчась. Он отмахнулся от их несущегося танца и обдумал сложившуюся ситуацию с нарастающим опасением. Он подумал, что в ее повторяющихся Сновидениях, Анна всегда пробуждалась, когда Соловей начинал свою песню смерти. Но теперь она знала смертельную песню. Таким образом, она знала окончание Сновидения. Ну, это окончание не должно быть плохим, или бы она не возвратилась. Ничто не должно случиться, в самом деле. Он «выстрелил» в нее вопросом: — Больше нет никакой опасности, не так ли? Конечно, балет был бы превосходным успехом? Она стала бы бессмертной.
Ее ответ был серьезен, но все же, казалось, что это развлекло ее. Он немного обеспокоился; не было сказано никаких слов в их точном значении. Это было что-то: — «Бессмертие начинается со смерти».
Он тревожно поглядел в ее лицо. — Вы ожидаете неприятностей?
— Нет. Все пройдет гладко.
— «В конце концов», — подумал он, — «она верит, что она изучила будущее и знает то, что случится».
— Соловей не подведет Студента, — добавила она со странной улыбкой. — Вы получите вашу Красную розу.
— Вы можете сказать яснее, — пробормотал он. — Тайны… тайны… Не хотите ли вы сказать, что я слишком молод, чтобы понять это?
Но она рассмеялась в его сознании, и очарование этого смеха перехватило его дыхание. Наконец он сказал: — Признаюсь, я не понимаю, о чем вы говорите. Но если вы собираетесь ввязаться во что-то из-за меня, забудьте об этом. Я этого не потерплю.
— Каждый делает то, что делает его счастливым. Студент никогда не будет счастлив, пока он не найдет Розу, которая допустит его к Танцу. Соловей никогда не будет счастлив, пока Студент не будет держать его в своих руках и думать о нем с такой же любовью, как о Красной розе. Я думаю, что мы можем оба получить то, что мы хотим.
Он проворчал: — Вы, наверное, сами не знаете, о чем вы говорите.
— Я знаю, особенно прямо сейчас. В течение десяти лет я убеждала людей не сдерживать свои здоровые наклонности. А в настоящий момент у меня нет никаких комплексов вообще. Это замечательное чувство. Я думаю, что никогда не была настолько счастлива. В первый и последний раз в моей жизни я собираюсь поцеловать вас.
Она потянула его за рукав. Когда он заглянул в ее очаровательное лицо, он понял, что этот вечер был ее, что она была привилегированна во всех делах. И, что независимо от того, что бы она ни пожелала, он должен уступить ей.
Они остановились во временно установленном служебном входе. Она приподнялась на цыпочки, взяла его лицо в свои ладони, и как колибри, выпивающий свой первый нектар, поцеловала его в губы.
Мгновение спустя она привела его в коридор раздевалки.
Он задушил в себе смущенный импульс вытереть губы тыльной стороной своей руки. — Ну… хорошо, только помните, что не нужно волноваться. Не пытайтесь произвести глубокое впечатление. Искусственные крылья не выдержат это. Холст, натянутый на дюраль и струна от фортепьяно выдержат только адажио. Быстрый пируэт, и они порвутся. Кроме того, у вас нет достаточной тренировки. Контролируйте ваш энтузиазм в первом Акте, иначе вы свалитесь во втором Акте. А теперь, вам пора в вашу раздевалку. Сигнал через пять минут!
Глава 19
Есть небольшое, но все же, особое анатомическое различие в ноге мужчины и женщины, которое сохраняет его приземленным, позволяя ей, после длительного и трудного обучения, взлетать в пуантах на носочки. Вследствие удивительной и разнообразной красоты арабесок, открывающейся балерине, балансирующей на вытянутых пальцах ног, танцор — мужчина когда-то существовал исключительно как призрачный носильщик, и был необходим только для того, чтобы оказывать ненавязчивую поддержку и помощь в изящном танцевальном номере балерины. Танцору жизненно необходимы железные мышцы ног и торса, чтобы поддержать иллюзию, что его кружащаяся партнерша, сделанная из волшебной паутины, пытается взлететь в небо из его удерживающих рук.
Все это промелькнуло в недоверчивом уме Рюи Жака, когда он кружился в двойном фуэте и следил краем глаза за серой фигурой Анны Ван Туйль, как трепетали ее крылья и руки, когда она делала пируэты во втором танцевальном номере первого Акта, забыв о нем, и поглощенная только господином балетом.
Всего этого было вполне достаточно, чтобы создать иллюзию полета и очевидного невесомого снижения в его руках — как раз то, что обожает аудитория. Но было ли это на самом деле — это было просто невозможно. Театральные крылья — вещи из серого холста и дюралевого каркаса не могли вычесть сто фунтов из ста двадцати.