В один загадочный момент в квадрате, занятом танцорами, образовался просвет и бледное белое лицо, совершенно призрачное, посмотрело на нее через образовавшийся просвет. Лицо над телом, которое было окутано странным струящимся покрывалом мерцающего белого цвета. Она подумала, что он также носил белый академический головной убор, но толпящиеся танцоры снова перекрыли образовавшийся просвет прежде, чем она могла в этом убедиться.
Она боролась с безрассудным импульсом побежать туда.
Затем сработала логика, и шок прошел так же быстро, как и возник. Странные костюмы были не редкостью в «Вия». Никакой причины для тревоги не было.
Она стала дышать почти нормально, когда музыка угасла и кто-то начал резкую речь по громкоговорящей системе оповещения. — Дамы и господа, нас посетила редкая удача, сегодня, здесь, с нами находится гений, который написал музыку, которой вы наслаждались.
Внезапный взрыв смеха раздался в ответ, который, казалось, происходил со стороны оркестра, и был отмечен ревом несогласия одной из труб.
— Ваша насмешка неуместна, мои друзья. Так случилось, что этот гений не я, а другой человек. И так как она к настоящему времени не имела возможности участвовать в веселье, ваш неподражаемый друг — Студент, возьмет ее руку, как Соловья, в заключительном па-де-де из третьего Акта. Это должно восхитить ее, да?
Система оповещения щелкнула среди аплодисментов и гудения взволнованных голосов, иногда прерываемых криками.
— «Она должна спастись! Она должна уйти»!
Анна вжалась назад в толпу. Больше не было никакого вопроса об обнаружении человека в костюме в горошек. То существо в белом, конечно, не было им. Хотя, как он мог распознать ее?
Она колебалась. Возможно, у него было сообщение от кого-то другого, если действительно был кто-то в костюме в горошек.
Нет, ей лучше пойти. Всё это оказывалось больше кошмаром, чем шуткой.
Однако…
Она выглянула из-за рукава, которым прикрывалась и моментально обнаружила человека в белом.
Его бледно-белое лицо с ищущими глазами было намного ближе. Но что случилось с его белой шапочкой и одеждой? Теперь, они не были совершенно белыми! Что это за оптическая фантазия? Она протерла свои глаза и посмотрела снова.
Шапочка и одежда, казалось, были составлены из зеленых и фиолетовых горошин на белом фоне! Так, это был ее человек!
Теперь она могла видеть его, так как пары, рассредоточились перед ним, обмениваясь словами, которых она не могла слышать, но которые, казалось, несли в себе неотразимую причину для смеха.
Очень хорошо, она подождет.
Теперь, когда все прояснилось, и она снова была в безопасности за ее броней объективности, она изучала его с растущим любопытством. С того первого раза она никак не могла хорошо его рассмотреть. Кто-то, казалось, всегда вставал на пути. Она подумала, что это было почти так, как, если бы он разработал свой путь подхода к ней, используя каждое преимущество человеческого укрытия, как охотник, подкрадывающийся к осторожному преследуемому зверю, пока это не стало слишком поздно…
Он стоял перед нею.
Раздались резкие лязгающие звуки, как только его глаза сомкнулись с ее глазами. При этом беспощадном исследовании женщина сохранила ее психическое равновесие с самым минимальным запасом.
Студент.
Соловей, для любви Студента, делает Красную Розу. Отвратительная жидкость обжигала ее горло, но она не могла проглотить ее.
Постепенно она принудила себя к осознанию искривленного сардонического рта, обрамляемым орлиным носом и выступающим подбородком. Черты лица, покрытого белой пудрой, было невозможно рассмотреть из-за его необычного размера. Большая часть бровей была затенена свисающими кисточками с передней части академической шапочки. Возможно, наиболее поразительной частью человека было не его лицо, а его тело. Было очевидно, что у него было некоторое физическое уродство, по внешним признакам, мало чем отличающимся от ее собственного. Она поняла интуитивно, что он не был истинным горбуном. Его грудь и плечи были чрезмерно широки, и казалось, что у него, как и у нее, имеется масса лишней ткани на верхних грудных позвонках. Она предположила, что лопатки были полностью скрыты.
Его рот искривился в тонкой усмешке. — Белл сказал, что вы придете. Он поклонился и протянул свою правую руку.
— Мне очень трудно танцевать, — оправдалась она низким поспешным голосом. — Я оскорбила бы нас обоих.
— Я не лучше в танцах, чем вы, и, вероятно, даже хуже. Но я никогда бы не бросил танцевать просто потому, что кто-то мог бы подумать, что я выгляжу неуклюжим. Пойдемте, мы будем использовать самые простые «па».
Было что-то резкое и резонирующее в его голосе, который напомнил ей о Мэтью Белле. Только… Голос Белла никогда не вызывал у нее тошноту.
Он протянул свою другую руку.
Позади него танцоры отступили к краю квадрата, покидая пустой центр, и первые удары ее музыки от павильона с оркестром поплыли к ней с восторженной ясностью.
Только они, вдвоем, здесь… перед тысячами глаз…
Подсознательно она следовала за музыкой. И вот ее реплика — сигнал для Соловья, чтобы лететь к его неизбежной встрече с белой розой.
Она должна протянуть обе вспотевшие руки этому незнакомцу, должна соединить ее уродливое тело с его таким же бесформенным телом. Она должна, потому что он был Студентом, а она была Соловьем.
Она, молча, двинулась к нему и взяла его руки.
По мере ее танца резко освещенная улица и лица, казалось, постепенно исчезали. Даже Студент растворился, померкнув на расстоянии, и она предалась нескончаемому Сновидению.
Глава 3
Ей грезилось, что она танцевала одна в лунном свете, что она трепетала в отдельных кругах лунного света, очарованная и потрясенная тем, что она должна сделать, чтобы создать Красную Розу. Ей грезилось, что она пела странную и волшебную песню, поразительный ряд аккордов, песню, которую она так долго искала. Боль поддерживала ее на измученных крыльях, затем тяжело бросила ее на землю. Красная Роза была создана, и она была мертва.
Она застонала и изо всех сил пыталась сесть.
На нее сверкнули бледные глаза. — Это был совершенный шаг — только больше «па», чем «па-де-де», — сказал Студент.
Она оглянулась в неловком изумлении.
Они сидели вместе на мраморной скамье перед фонтаном. Позади них была изогнутая тропа, ограниченная высокой стеной, покрытая цепляющейся зеленью, усеянной тут и там белыми точками.
Она положила руку на свой лоб. — Где мы?
— Это — Парк Белой Розы.
— Как я здесь оказалась?
— Вы танцевали на ваших собственных двух ногах через арку вон там.
— Я не помню…
— Я подумал, возможно, что вы пытались придать немного реализма этой роли. Но вы опережаете события.
— Что вы подразумеваете?
— Здесь растут только белые розы, и даже они не будут в полном расцвете в течение месяца. Только в конце июня они будут реальным зрелищем. Вы подразумеваете, что вы не знали об этом небольшом парке?
— Нет. Я даже не была в «Вия» прежде. И все же…
— И все же что?
Она была не в состоянии сказать кому-либо, даже Мэтью Беллу, что она теперь собиралась сказать этому человеку, абсолютному незнакомцу, ее спутнику на час. Ему нужно было сказать, что, так или иначе, он также был вовлечен в балет сновидения.
Она начала, запинаясь. — Возможно, я действительно знаю об этом месте. Возможно, кто-то сказал мне об этом, и информация была похоронена в моем подсознательном уме, пока я не захотела белую розу. Действительно, в моем балете есть кое-что, чего доктор Белл не говорил вам. Он не мог, потому что только я это знаю.
Музыка Розы приходит из моих сновидений. Только, лучшее сказать, из кошмаров. Каждую ночь партитура начинается сначала. Во сне я танцую. Каждую ночь, месяц за месяцем, было немного больше музыки, и немного больше танца. Я попыталась вытащить всё это из моей головы, но не смогла. Я начала записывать это, и музыку и хореографию.