«Ужо» — какое восхитительное слово! Его совсем не используют теперь. Но из всех старинных словечек, какие я слышал от бабушки, оно моё самое любимое. Несмотря на краткость, оно имеет множество значений и смысловых оттенков в зависимости от контекста, места в предложении и даже интонации, с которой произнесено. Оно может означать «скоро», «после», «позже», «потом», «когда-нибудь» и даже «никогда».
Например, если после вопроса: «Бабушка, когда ты пойдёшь в магазин?», ты услышал: «ужо пойду», то это означает «скоро пойду». А если докучливая соседка спросила: «Когда можно к тебе заглянуть покалякать?», а в ответ прозвучало: «Приходи ужо», то это скорее всего означает — «Мол, заходи конечно, но позже когда-нибудь, а лучше никогда».
Ну, делать нечего, пойду докучать деду. Его непросто вынудить тратить время на меня, но я-то знаю правильный подход. Он может без конца говорить о войне, которую прошел с самого начала до конца — освобождал Румынию, Белоруссию и Польшу, брал Берлин, а после капитуляции Германии ещё сражался и под Прагой, где миллионная группировка эсэсовских войск отказалась сдаваться и продолжала сопротивление. По многу раз он перечитал мемуары всех наших генералов и маршалов. Многие из них он мог цитировать наизусть целыми абзацами. Это было его слабое место. Сейчас я решил сделать заход со стороны Румынии.
— Я читал, что без румынских нефтепромыслов Гитлер не смог бы вести войну с Советским Союзом — начал я.
Дед оторвался от чтения какого-то журнала:
— Не смог бы. Как и мы не смогли бы обойтись без бакинской нефти.
— Так может наши стратеги что-то проглядели, и мы могли бы захватить их раньше лета сорок четвёртого?
Я понимал, что вопрос глупый и заранее знал ответ на него, но он нужен был мне только для перехода к главной теме. Дед был заместителем командира автомобильного батальона по технической части и закончил войну в звании майора. Он занимался не столько стратегией, сколько ремонтом техники. Но сейчас его интересовали вопросы тогдашней политики и её скрытые пружины. Возможно, ему было интересно переживать всё снова и снова, но с пониманием общей ситуации и всей складывающейся тогда обстановки. Видя, как бы с высоты птичьего полёта, движение армий и осознавая заново свою роль в этом процессе.
Моего вопроса дед не оценил. О начал сердиться, а мне только этого и надо было.
— Ладно, — сказал я примирительно — ведь ты же Румынию освобождал. И нефтепромыслы эти. Расскажи, как было дело.
— Да как тут про это расскажешь?
— Ну, расскажи просто случай какой-нибудь интересный.
— Лето было, жара. Мы тогда под Плоештом стояли… Што так рассказывать? Всё очень просто было. Я сам не знаю как быстро мы по Румынии шли. Как мы его растрепали под Яссами. так он и сдался. А нам сказали идти, ну мы и шли. У меня тогда немецкий бронетранспортёр был. Я на нем — везде. Надо — он у меня и как тягач был, надо ехать — он у меня машина. Да…
Дед вытер привычным движением большого и указательного пальцев уголки рта.
— Ну, а тут командир говорит: «Давайте в разведку. Надо разведать». Ну, мы едем. А у меня пушка на этом, на бронетранспортёре и два пулемета — один крупнокалиберный, другой такой. Едем. Нас шесть человек было. А мне ведь в щель-то не видно ничего. Что там щель-то? Ведь — вот, и всё. Да… Я говорю: «Ваньк!» — старшему лейтенанту. Он у меня связист был. Ну и стрелок. Я говорю: «Ваньк, давай стекло поставим?» — «Давай». Ну, мы открыли люк-то, ну и вот это, стекло-то поставили. А оно восемь сантиметров толщиной. Пуля его не пробьет. Да… Чтобы ехать-то удобнее было. Ну, едем… Я говорю: «Ваньк, что это там такое?». А там что-то — вышки какие-то и бараков полно. Подъезжаем. Стреляют… Я говорю: «Вроде как лагерь». Ну, мы дали из пушки по вышке-то. Ну, они забегали. Ага, забегали, значит, да… Ну, мне старший лейтенант-то и говорит: «Ну что, рыскнём?». Я говорю: «Рискнём». А там ведь ворота — три ряда колючей проволоки. Я говорю: «Не должно под напряжением быть». Там ведь и охраны-то нет. Ну, было с десяток человек. Да… А нас-то всего — шестеро. Ну, я рванул, значит. Проскочили мы вовнутрь и давай поливать по вышкам-то. Ну, они и разбежались. Тут кукуруза кругом была. Они — в кукурузу. Ну тут мы смотрим, а в бараках-то люди. Кожа да кости, чуть живые. Тут траншеи, а в них — трупы.
Ну, мы по рации передали… Тут наши подъехали. Тут и чекисты наши. Их там в кукурузе всех собрали. Вот, теперь командир меня вызывает и спрашивает: «Как же вы решились-то прорваться в середину?». А я говорю: «Так вот — рыскнули». Он и говорит: «Э-эх, безголовые!».