4 марта 1950 года.
Утром был дождь со снегом. На улице не бегали – ноги переломаешь. Мстислав похвалился, что название его кандидатской напечатали в «Вечерней Москве». Стёпа договорился с тётей Клавой, что завтра вечером в общаге будет его прощальный вечер с друзьями. Любочка с Колобком в понедельник допрыгают второй и третий прыжки. Будут как и Катя форсить белым куполом на синем фоне. Абрамян пригласил свою подругу на вечерний сеанс в кино. На следующий день вечером пойдёт с родителями знакомиться. Нервно вон смеётся. Очкует видать.
Натянули с коллегами по амплуа форму, ждём команду «на лёд». Кучерявый Гриша Мкртычан травит как он в сорок шестом в «Трудовых резервах» против Боброва с Тарасовым играл. Такой матч выдал, что его тут же в ЦДКА пригласили. Карл Лиив протяжно рассказывает как с пятнадцати лет за таллинские клубы стоял. Про военные годы дипломатично умалчивает. Про него говорят, что он в воротах всегда на месте. Невозмутимый и немногословный как многие прибалты. В нём не было хоккейной страсти и фанатизма Мкртычана и Пучкова. Спокойствие и надёжность были его главными качествами. Про меня (Хария) тоже самое говорили…
Здоровяк Никаноров болтал со своим партнёром. Смеялся, услыхав тюремную кличку Сологубова – «Комар».
Ага. Хорошо, что коровы не летают. Этот комар любого через борт перекинет.
Тарасов спорил с партнёрами, утверждавшими, что спорт – это прежде всего каторжный труд. А играющий тренер говорил, что хоккей – это праздник. Наша задача подарить радость людям.
Никоноров зычно спросил у бывшего одноклубника:
– Бобёр, ты говорят фигуристку окучиваешь. Как она на хозяйстве? Толчок хорошо моет?
Все заржали. А Шувалов ответил за Сёву:
– Она – конькобежка. Чемпионка Союза и призёрка мировых первенств. Для толчков у Сёвы в каждом городе гарем есть.
Если б я был султан…
В раздевалку вошли тренер Аркадий Чернышов и двое товарищей из ЦК партии. Цэковцы по очереди заявили, что партия и народ ждут от нас только победу, и т. д. и т. п… В конце попросили игроков сборной подписать клятву, что мы обязуемся выиграть этот матч. Тарасов, посмотрел на ребят, и послал представительных товарищей в голубые дали. «Чё сидим? – не успокаивался Толя, – На лёд. Живо.»
Бобров, пошушукавшись с Чернышовым, попросил меня провести разминку. Тарасов зло зыркнул на меня. Разминка – его хлеб. Покатались. Поиграли без фанатизма, как и просил Чернышов. В конце тренировки после совещания с партработниками, Чернышов объявил:
– В пятёрках две замены. Вместо Тарасова играет Бекяшев, вместо Сологубова – Уколов.
Играющий тренер армейцев зло усмехнулся и сплюнул на лёд, а прямолинейный Сологубов так треснул клюшкой о край бортика, что крюк отлетел в сторону ответственных работников.
– Поосторожнее. Не в лагере. – предупредил защитника один из партайгеноссе.
У борта появились Рада и Алексей Аджубеи. Кивнули цэковцам, а те в ответ напомнили команде, что никаких бесед для печати и радио без их разрешения не вести.
– Эх, а мы интервью у хоккеистов хотели взять, – огорчается зять Хрущёва после приветствия. Поворачивается ко мне:
– Юрий, а может…
– Не, – говорю, – Я и так здесь на птичьих правах. Запасной запасного… Вы на колёсах? На Арбат подкинете?
– Подкинем. Только В Спасопесковский заедем. Мне к двадцатилетию смерти Маяковского нужно статью написать. – говорит Рада.
Проезжаем резиденцию посла США, посольство Монголии. Останавливаемся у ухоженного четырёхэтажного дома. Поднимаемся. Рада объясняет прислуге кто мы. Заходим. Здороваемся. Смотрю на фото женщины с гипнотическим взглядом. Потом на фото где она с молодым Маяковским.
– Это я с Володей в Петрограде, – заметив мой интерес, говорит пожилая женщина.
– Лиля Юрьевна, – начинает Рада, – расскажите про Маяковского, про его окружение. А правда, что он Вам стихи посвящал…
Горничная заносит чай, разливает, уходит. Хозяйка улыбается. Видимо прокручивает приятные воспоминания. Потом как бы заметив нас, кивает и читает, рубя слова: